Русский

Эта неделя в русской революции

21 — 27 августа: Керенский пытается организовать контрреволюцию

Поставив генерала Корнилова во главе армии, Керенский резко поворачивает направо. Он созывает Государственное совещание в Москве для объединения вокруг себя всех контрреволюционных сил России. Он приглашает генералов старой царской армии, высшее духовенство, бывших царских чиновников, казачьих командиров, представителей крупных банков и коммерческих предприятий, профсоюзных лидеров и крупных землевладельцев. Меньшевики и эсеры также принимают участие в этом мероприятии, с энтузиазмом рукоплеща появлению самозваного «верховного вождя» страны.

Москва, 21-23 августа (8-10 августа по ст. ст.): Ведущие промышленники, генералы и кадеты объединяются вокруг Корнилова

Алексей Каледин, казачий генерал и участник Государственного совещания в Москве, который затем возглавит белое восстание против большевиков

Около 400 ведущих промышленников, кадетов и военачальников собрались на «Совещании общественных деятелей» в Москве. Заседания совещания закрыты для публики с целью не допустить «беспорядки». Конференция, по сути, представляет собой серию закулисных дискуссий внутри российской военной, экономической и политической элиты в рамках подготовки к установлению военной диктатуры.

В числе делегатов многие кадеты во главе с Павлом Милюковым; богатые промышленники, такие как Рябушинский, Третьяков, Коновалов и Вышнеградский; а также высшие военные чины, в том числе генералы Алексеев, Брусилов, Юденич и казачий генерал Каледин. По словам историка Уильяма Розенберга: «Стороннему наблюдателю, в частности, рабочим, крестьянам и солдатам, читающим левую прессу, ни одна встреча не могла бы лучше проиллюстрировать глубокую социальную пропасть, которая теперь разделяла российское общество» (цит. по: William Rosenberg, Liberals in the Russian Revolution [Либералы в русской революции], Princeton University Press, 1974, p. 211).

22 августа (9 августа по ст. ст.) совещание выразило доверие Корнилову, осудив всякие покушения на подрыв его авторитета в армии и в тылу как «предательство» и заявив, что «вся мыслящая Россия» с надеждой и верой смотрит на него (см.: «14-20 августа: Угроза Корнилова».

Приветственная телеграмма завершается настоящим панегириком Корнилову: «Да поможет Вам бог в Вашем великом подвиге на воссоздание могучей армии и спасение России». Телеграмму посылают Корнилову и широко распространяют в прессе в тот же день.

В резолюции, представленной ведущим кадетом Милюковым, делегаты совещания открыто призывают к удалению всех социалистических партий из правительства и публичной политической жизни: «Причины и корни нынешнего зла России очевидны. Его источником является подчинение великих национальных задач революции иллюзорным устремлениям социалистических партий… Время не ждет. Нельзя откладывать. Во имя спасения России и возрождения свободы правительство должно немедленно и решительно порвать со всеми слугами утопии».

В конце совещания ведущие промышленники встречаются с генералами на отдельном частном заседании. Они обсуждают необходимость проведения «самых суровых мер» по установлению военной дисциплины и созданию нового правительства, «которое, наконец, получит возможность установить твердую, неограниченную государственную власть», что, по их мнению, «абсолютно необходимо… в настоящее время» (цит. по: William Rosenberg, ibid.).

23 августа (10 августа по ст. ст.) Керенский и Корнилов встречаются лицом к лицу. Перед встречей отряд горцев, личная охрана Корнилова, окружает Зимний дворец и выставляет пулемет у ворот. Во время разговора Корнилов предъявляет Керенскому требования о подавлении советов и милитаризации железных дорог и заводов. Ответы Керенского обтекаемы и уклончивы, но он, видимо, присоединяется к общему требованию Корнилова в отношении восстановления царской дисциплины в армии.

Корнилов замышляет военный переворот и собирает войска для движения на Петроград. 24 августа (11 августа по ст. ст.) он говорит своему начальнику штаба, что «пора немецких ставленников и шпионов во главе с Лениным повесить, а Совет рабочих и солдатских депутатов разогнать, да разогнать так, чтобы он нигде и не собрался». Корнилов выражает удовлетворение фактом назначения ультра консервативного генерала Крымова командиром воинских частей, концентрирующихся вокруг Петрограда, так как Крымов готов без колебаний «перевешать весь состав рабочих и солдатских депутатов» (цит. по: Александр Рабинович, Большевики приходят к властиhttp://scepsis.net/library/id_1520.html).

Магдебург, 21 августа: Забастовочное движение охватывает Германию

Рабочие во дворе завода «Лейна» в августе 1917 года

Статья 21 августа в газете Volksstimme (Народный голос) в Магдебурге сообщает, что в районах Силезии, где в 1844 году проходили голодные восстания, в настоящее время растет «мощное движение текстильных рабочих», которое может привести к большой стачке.

Рабочие требуют необходимой для нормальной жизни заработной платы, сообщает газета. Предприниматели готовы увеличить зарплату на 25%, но они требуют удлинения на 10 часов рабочей недели, что доведет ее продолжительность до 55 часов. Работницы текстильной промышленности, многие из которых ухаживают за детьми и другими членами семьи, не хотят и не могут работать еще один день в неделю. Всем известно, что население региона уже и без того страдает от многолетнего недоедания. Трения усиливаются дня ото дня. Более того, из-за плохого качества военного сырья работать теперь сложнее, чем до войны.

В мае 1917 года профсоюз текстильных рабочих неоднократно вел переговоры с работодателями о повышении заработной платы. Ходатайство военного министерства позволяет им добиться некоторых уступок для тех военизированных рабочих, которые выполняют трудную работу на ряде важных для военных действий производствах. Но все те, кто выполняет «более легкую работу», включая подавляющее большинство работниц текстильной промышленности, по-прежнему остаются без этой льготы. Наоборот, чтобы «обеспечить поставку нужных военных изделий из льна и полотна» прусское министерство войны предоставляет некоторым заводам разрешение неограниченно продлевать рабочее время. Все это способствует росту недовольства рабочей силы на текстильных фабриках.

В конце июля — середине августа около 10 тысяч шахтеров в Силезии уже объявили о начале забастовке. Вскоре 16 тысяч рабочих химического гиганта «Лейна» (Leuna) и тысячи рабочих в других важных индустриальных центрах Германии выходят бастовать. В городах ширятся митинги протеста и уличные демонстрации.

Согласно сообщениям иностранной прессы, в Рейнской провинции вокруг Дюссельдорфа и в Руре беспорядки растут изо дня в день. Германская пресса молчит — из-за цензуры. В Эссене рабочие требуют 5 килограммов картофеля в неделю, это их главная еда. Однако на встрече с представителями рабочих военный комиссариат сообщает, что в течение следующих 20 недель поставки картофеля не превысят 4 килограмм на человека в неделю.

В забастовках лета 1917 года, как и в апреле, проблемы продовольствия и заработной платы играют главную роль. Поскольку рабочие понимают, что их положение является, прежде всего, результатом военной экономики, они начинают открыто выражать свое политическое недовольство и несогласие с войной. Растет критика рабочими политики «гражданского мира», главной стратегии Социал-демократической партии (СПДГ) и профсоюзного руководства. Последние заключили соглашение о гражданском мире (Burgfrieden) с верховным армейским командованием и правительством: не проводить и не поддерживать какую-либо борьбу рабочих в течение всей войны. Но теперь все более громко звучат политические требования.

В середине августа 1917 года члены Независимой социал-демократической партии (НСДПГ) в Магдебурге распространяют призыв к проведению всеобщей забастовке за мир. Полиция и военные власти реагируют на это жестокими репрессиями и арестовывают ряд известных рабочих вождей. Несколько сот рабочих на магдебургском заводе «Крупп-Грузон» объявляют об ответной забастовке из-за ареста их лидеров. Они не достигают успеха — не в последнюю очередь потому, что официальное профсоюзное руководство тесно сотрудничает с военными властями, чтобы подавить их борьбу. Рабочие рассматривают аресты как насильственный акт, отправляют делегацию в комендатуру и требуют освобождения своих руководителей. Комендант сообщает делегатам, что их подозревают в государственной измене, поскольку они распространяли листовки, призывавшие рабочих к всеобщей забастовке. Арестованные приговорены к тюремному заключению на срок от 3 до 9 месяцев.

Турин, 22-25 августа: Всеобщая забастовка сотрясает Турин

Рабочие возводят баррикады в Турине во время длящегося четыре дня восстания

Тысячи женщин выходят на улицы 22 августа в промышленном городе Турин, когда из-за нехватки хлеба закрываются 80 пекарен. Протест быстро распространяется в рабочих районах и в целом среди рабочего населения.

Позже один рабочий сообщает: «Мы остановили работу, собрались перед заводскими воротами и кричали: “Нам нечего есть. Мы не можем работать. Мы хотим хлеба”. Мой хозяин, Пьетро Дьятто, взволновался и попытался задобрить рабочих: “Вы правы, как можно работать без хлеба? Я сейчас позвоню военному поставщику и закажу грузовик с буханками хлеба. А пока, пожалуйста, вернитесь к работе ради вас самих и ваших семей”. Рабочие некоторое время молчали. С минуту они озирались по сторонам, как будто оценивая мнение других. Затем они все закричали: “Нас интересует не хлеб. Мы хотим мира! Долой спекулянтов! Долой войну!”»

На следующий день начинается всеобщая забастовка, которая выдвигает политические лозунги. Рабочие требуют окончания войны.

Рабочие берутся за оружие, и целые районы города заблокированы баррикадами. Правительство отправляет в город войска. В течение трех дней рабочие предместий защищают свои баррикады против армии, вооруженной танками и артиллерией, пока восстание не потоплено в крови.

По официальным данным, 50 человек погибло, 200 ранено. Восемьсот рабочих арестованы. Руководителей из числа социалистов обвиняют в разжигании революции и приговаривают к тюремному заключению. Арестованных руководителей заменяет комитет из 12 членов, в числе которых молодой журналист Антонио Грамши.

В феврале рабочие туринского завода «Фиат» приветствовали революцию в России словами «Fare come in Russia!» («Делайте так, как делают русские!»). Несмотря на запрет забастовок и чрезвычайное положение, в течение этого года происходят неоднократные волнения и забастовки на заводах. Молодые рабочие, пришедшие из сел, ценные специалисты с броней от призыва и женщины часто останавливают работу в знак протеста. Более длительные стачки происходят в городах Милан, Терни, Пьомбино, Неаполь, Ливорно и Прато. В Сестри-Поненте уже несколько месяцев длится забастовка металлистов. В общей сложности, в 1917 году около 170 тысяч рабочих участвуют в забастовках и бунтах против повышения цен, нехватки основных товаров и раздутой военной бюрократии. Растет число солдатских неповиновений. Увеличивается число дезертиров.

23 августа (10 августа по ст. ст.): Временное правительство закрывает большевистскую газету Рабочий и солдат

Первая страница 10 номера «Пролетария» от 6 сентября (26 августа по ст. ст.)

В попытке задушить большевистскую партию Временное правительство, ранее запретившее большевистский центральный орган, газету Правда, теперь также запрещает пришедшую ей на замену газету Рабочий и солдат. Большевистское руководство отказывается подчиниться давлению правительства и быстро начинает выпускать новый печатный орган — Пролетарий. Первый выпуск Пролетария появляется 26 августа (13 августа по ст. ст.), всего через три дня после запрета газеты Рабочий и солдат.

Хьюстон, штат Техас, 23 августа: Чернокожие солдаты сражаются с городской полицией

Трибунал над солдатами 24-го пехотного полка. Начало подписи гласит: «Самый крупный процесс по делу об убийстве в истории Соединенных Штатов»

Группа из 150 чернокожих солдат идет маршем из лагеря «Логан» на Хьюстон, ища возмездия за злоупотребление властью, совершенное местной полицией. Четверо солдат и шестнадцать полицейских и гражданских лиц погибают в ночном бою. Военный трибунал присудит девятнадцать солдат к смертной казни, а еще 41-го — к пожизненному заключению.

Администрация Вильсона в своей «войне за демократию» призвала все слои американского населения посылать отцов, братьев и сыновей на фронт, чтобы сражаться и умирать. Но из афроамериканцев формируют отдельные подразделения, где они страдают от унижающего достоинство обращения с ними: на них возлагают самую тяжелую и грязную работу, их посылают на самые опасные задания. Великая война началась после того, как на юге США был введен жестокий расистский режим Джим Кроу. Шерифы, полицейские и другие «стражи закона» получают право безнаказанно терроризировать и убивать чернокожих.

Хьюстон, изолированный большой город на юге, не является исключением. Солдаты 24-го пехотного полка, расположенного на соседней военной базе «Логан», страдают от всякого рода унижений. Взрыв ярости вызван избиением солдат полицейскими города Хьюстон. В лагере «Логан» распространяется слух, будто один из солдат убит, и негодование переливает через край. Солдаты решают захватить оружие из арсенала базы, а затем шествуют в направлении города, по дороге разделываясь с несколькими полицейскими и гражданскими лицами. После случайного убийства солдата толпа разбегается. В Хьюстоне вводится осадное положение.

В ходе процесса трибунал приговаривает 29 солдат к смертной казни. Вильсон лично рассматривает дело, заменяя десяти солдатам смертную казнь пожизненным заключением, имея в виду «великолепную лояльность» афроамериканцев по отношению к войне, а также стремясь поощрить их «к дальнейшему усердному служению стране».

Лондон, 23 августа: Британское правительство создает еврейский батальон для борьбы с турками в Палестине

Владимир (Зеев) Жаботинский в британской военной форме

Правительство Ллойд-Джорджа объявляет о формировании в британской армии еврейского батальона для борьбы с турецкими войсками в Палестине. Сионисты, в том числе Владимир Жаботинский и Хаим Вейцман, с 1915 года возглавили кампанию в пользу такого подразделения, рассматривая это как этап борьбы за создание независимого еврейского государства.

В феврале 1915 года Жаботинский и Иосиф Трумпельдор согласились учредить в Палестине воинскую часть, состоящую из еврейских иммигрантов из России. Генерал Максвелл на встрече с Жаботинским и Трумпельдором в марте того же года заявил, что не может создать армейское подразделение, состоящее из иностранных граждан, но предложил сформировать транспортный корпус. Трумпельдор принял это предложение и начал набирать евреев в Египте, а Жаботинский отправился в Европу, чтобы там найти поддержку в пользу нового боевого подразделения.

По мере хода войны британский империализм увидел выгоды от содействия сионизму с точки зрения британских геостратегических интересов в регионе. Премьер-министр Герберт Асквит выступал против поддержки сионистских призывов к созданию еврейского государства, но Ллойд Джордж, сменивший его в декабре 1916 года, выступил за союз с сионизмом.

Британская политика полна противоречий, заложивших основу для будущих конфликтов на Ближнем Востоке. В настоящий момент евреи составляют лишь 12 процентов населения Палестины. Более того, британский верховный комиссар в Каире Макмахон согласился с мнением Хусейна бин Али, шерифа Мекки, и в начале 1916 года поддержал идею о создании после войны независимого арабского государств — в том случае, если арабы сейчас восстанут против османов. Исходя из этого, в июне 1916 года два арабских принца организовали арабское восстание против османского владычества.

Лондон одновременно заключил секретное соглашение Сайкса-Пико, условия которого были скрыты от арабов. Соглашение Сайкса-Пико разграничило британскую и французскую сферы влияния: Лондон получает под свой контроль большую часть Ирака, в то время как Парижу достается основная часть Сирии и ряд территорий северного Ирака. Эта сделка также отдает контроль над Хайфой и Акрой в руки Великобритании, предоставляя ей доступ к Средиземному морю, но оставляет нерешенной вопрос о так называемой «коричневой зоне» вокруг Иерусалима. Контроль над Иерусалимом подлежит уточнить в будущих переговорах. Лондон надеется, что теперешняя поддержка сионистского военного отряда поможет Великобритании усилить собственное влияние за счет Франции.

Новый еврейский батальон получает название 38-го батальона королевских стрелков. 39-й батальон будет создан в апреле 1918 года в канадской Новой Шотландии из числа евреев-выходцев из Северной Америки. В 1918 году эти батальоны будут развернуты для борьбы с османами в долине реки Иордан и к северу от Иерусалима.

Бьютт, штат Монтана, 23 августа: Забастовка рабочих-плавильщиков парализует заводы компании Anaconda

Карикатура из газеты города Бьютт, иллюстрирующая владычество компании Anaconda над штатом Монтана

Стачка рабочих-плавильщиковкомпании Anaconda в Бьютте, штат Монтана, вынудила этот медный концерн, контролируемый огромной корпорацией Рокфеллера Standard Oil, закрыть все заводы в регионе. Забастовка 15. тысяч рабочих останавливает добычу и переработку меди. Город Бьютт — эпицентр классовой борьбы. Активист ИРМ Фрэнк Литтл был жестоко убит здесь всего месяц тому назад. Чуть более двух месяцев тому назад более 160 шахтеров погибли во время пожара на шахте.

Москва, 25-28 августа (12-15 августа по ст. ст.): Контрреволюционеры собираются на Государственное совещание в Москве

Генерал Корнилов (в центре) с группой офицеров в 1917 году

Около 2500 представителей правящей элиты России принимают участие в конференции, созванной Керенским в Москве, чтобы сплотить все контрреволюционные силы в России вокруг правительства «крови и железа» — с Керенским в роли «верховного вождя».

На мероприятии присутствуют делегации меньшевиков и эсеров из Центральных Исполнительных Комитетов Советов. Они бурно аплодируют Керенскому, когда тот выходит на сцену. Большевики намерены появиться здесь лишь для того, чтобы демонстративно покинуть конференцию из-за ее контрреволюционного характера и программы. Однако меньшевики и эсеры предотвращают большевистский жест, предварительно исключив большевиков из состава советских делегаций.

В правом крыле зала расположились сторонники монархии, духовенство, старые тираны в военной форме, сельские мракобесы и черносотенцы. Эти элементы были не видны на политической сцене после Февральской революции, но теперь они снова готовы продемонстрировать свой энтузиазм в отношении кровавого подавления масс. На «левом» крыле конференции располагаются меньшевики и эсеры. Когда им дают возможность выступить на конференции, соглашатели восхваляют Временное правительство и его политику, пытаясь угодить реакционным элитам своим отказом от стремления масс к миру и социализму.

Когда Керенский выходит на сцену, он пытается успокоить монархическое правое крыло, целиком удаляя из своей речи ссылки на «республику». Вместо этого Керенский трясет кулаком по направлению к воображаемым большевикам, не называя их по имени, и угрожает, говоря, что любое сопротивление правительству «будет подавлено кровью и железом». Все участники бурно аплодируют этой угрозе, включая меньшевиков и эсеров.

Однако Керенский боится не только угрозы снизу, которую представляют большевики и революционные массы. Он также стоит перед растущей угрозой со стороны крайне правых, представленных Корниловым. Соответственно, Керенский обращается с угрозой и к правому крылу собрания: «Какие бы и кто бы мне ультиматумы ни предъявлял, я сумею подчинить его воле верховной власти и мне, верховному главе её». Эти слова встречены более слабыми аплодисментами, в основном со стороны левой половины зала.

Въезд Корнилова в Москву напоминает что-то из мира средневековья. Когда поезд Корнилова подходит к перрону, одетые в красные халаты охранники-туркоманы с турецкими мечами спрыгивают на платформу и выстраиваются в церемониальный караул, словно празднуя приезд царя. Затем в полной форме появляется Корнилов, встреченный каскадом цветов. Троцкий следующими словами описывает приезд Корнилова на Государственное совещание в Истории русской революции:

«При появлении Корнилова в ложе правая часть совещания устраивает ему бурную встречу. Левая половина почти полностью сидит. Крики “встать!” дополняются из офицерской ложи грубыми ругательствами…

“Ваше слово, генерал!” Заседание подходит к критическому моменту. Что скажет верховный главнокомандующий, которого Керенский настойчиво, но тщетно уговаривал ограничиться одним лишь очерком военного положения? Милюков пишет в качестве очевидца: “Низенькая, приземистая, но крепкая фигура человека с калмыцкой физиономией, с острым пронизывающим взглядом маленьких черных глаз, в которых вспыхивали злые огоньки, появилась на эстраде. Зал дрожит от аплодисментов. Все стоят на ногах, за исключением… солдат”». По адресу невставших делегатов несутся справа крики негодования вперемежку с ругательствами. “Хамы!.. Встать!” Со скамей, где не встают, доносится возглас: “Холопы!” Шум переходит в бурю. Керенский предлагает спокойно выслушать “первого солдата Временного правительства”. Резко, отрывисто, повелительно, как и полагается генералу, собирающемуся спасать страну, Корнилов прочитал записку, написанную для него авантюристом Завойко под диктовку авантюриста Филоненко. По выдвинутой программе записка была, однако, значительно умереннее того замысла, вступлением к которому она являлась. Состояние армии и положение на фронте Корнилов не стеснялся рисовать в самых мрачных красках, с явным расчетом испугать. Центральным местом речи был военный прогноз: “…враг уже стучится в ворота Риги, и, если только неустойчивость нашей армии не даст нам возможности удержаться на побережье Рижского залива, дорога к Петрограду будет открыта”. Корнилов наносит здесь с размаху удар правительству: “Целым рядом законодательных мер, проведенных после переворота людьми, чуждыми духу и пониманию армии, эта армия была превращена в безумнейшую толпу, дорожащую исключительно своей жизнью”. Ясно: для Риги спасения нет, и главнокомандующий открыто, с вызовом говорит об этом на весь мир, как бы приглашая немцев взять беззащитный город. А Петроград? Мысль Корнилова такова: если я получу возможность выполнить мою программу, то Петроград, может быть, будет еще спасен; но торопитесь! Московская газета большевиков писала: “Что это — предупреждение или угроза? Тарнопольское поражение сделало Корнилова главнокомандующим. Сдача Риги может сделать его диктатором”».

Затем архиепископ Платон обращается к Совещанию: «И я взошел сюда, чтобы с этого места сказать России: не смущайся, дорогая, не бойся, родная… Если надо будет чудо для спасения России, то по молитвам церкви Бог совершит это чудо…». Однако он нападает на левое крыло совещания и жалуется на то, что в докладах членов правительства он «ни разу не слышал, даже и обмолвкой, слово Бог». Позднее Троцкий замечает: «Церковники, которые извивались во прахе перед Распутиным, осмеливались ныне публично исповедовать правительство революции».

Однако, несмотря на громкие аплодисменты и приветствия, попытка Керенского объединить все контрреволюционные силы в стране заканчивается хаосом и провалом. Молодой казачий офицер, выступая на конференции, откровенно заявляет, что солдаты не доверяют офицерам. В ответ, один из офицеров кричит: «Немецкие деньги!» Совещание прерывается в яростных криках взаимных обвинений, и колокольчик председателя не слышен за шумом и гамом ругательств. Вот-вот разразится общая драка, и ораторские потуги Керенского не способны склеить Совещание воедино. Троцкий рассказывает о позорном окончании Совещания:

«После всего, что произошло, Керенский в заключительной речи заверял: “Я верю и даже знаю… достигнуто большое понимание друг друга, достигнуто большое уважение друг к другу…” Ни разу еще двойственность февральского режима не поднималась до такой отвратительной и бесцельной фальши. Не выдерживая сам этого тона, оратор в последних фразах неожиданно срывается на вопль отчаяния и угрозы. “Прерывающимся голосом, который от истерического крика падал до трагического шепота, Керенский грозил, — по описанию Милюкова, — воображаемому противнику, пытливо отыскивая его в зале воспаленным взглядом…” На самом деле Милюков знал лучше, чем кто бы то ни был, что противник вовсе не был воображаемым. “Сегодня, граждане земли русской, я не буду больше мечтать… Пусть сердце станет каменным… — неистовствовал Керенский, — пусть засохнут все те цветы и грезы о человеке (женский возглас сверху: «Не нужно!»), которые сегодня, с этой кафедры… топтали. Так сам затопчу. Не будет этого. (Женский голос сверху: «Не можете вы этого сделать, ваше сердце вам этого не позволит».) Я брошу далеко ключи от сердца, любящего людей, я буду думать только о государстве”.

В зале стояла оторопь, охватившая на этот раз обе его половины. Социальная символика Государственного совещания завершалась невыносимым монологом из мелодрамы. Женский голос, поднявшийся в защиту цветов сердца, прозвучал как крик о спасении, как S0S мирной, солнечной, бескровной Февральской революции. Над Государственным совещанием опустился наконец театральный занавес».

В то время как контрреволюционеры яростно рукоплескали Керенскому и Корнилову на Государственном совещании, мощная забастовка началась среди московских рабочих с более чем 400 тысячами участников. По данным более поздней советской энциклопедии, стачки и массовые митинги одновременно происходили в Киеве, Харькове, Екатеринбурге, Владимире, Саратове и Нижнем Новгороде.

На самой конференции все упоминания о политической партии, которая окажется у власти спустя всего два месяца, систематически исключались из речей и дискуссий. Представители старого режима коллективно делали вид, будто большевиков не существует.

Вильгельмсхафен, 26 августа: Военный трибунал приговаривает к смерти лидеров антивоенных протестов

Макс Райхпич (23 года) и Альбин Кёбис (25 лет), казненные 5 сентября 1917 года за организацию демонстрации протеста, требовавшей немедленного прекращения войны

Военный трибунал германского военно-морского флота осуждает на смертную казнь матросов и кочегаров Бернхарда Спандерена, Макса Райхпича, Альбина Кёбиса, Ганса Бекерса, Вилли Саксе и Вилли Вебера за «акты измены» и «подстрекательство к мятежу, предательскому по отношению к военным». 1-го августа Бернхард Спандерен стихийно возглавил трехчасовую демонстрацию 49-и моряков на берегу — в знак протеста против произвола капитана в отношении экипажа судна. Остальные пятеро моряков обвиняются в «акте восстания» за то, что на следующий день они организовали марш протеста в ответ на немедленный арест и суровое наказание их 49 товарищей, в котором приняли участие 600 моряков четвертой флотилии. Во время этого более значительного четырехчасового протеста моряки потребовали не только освобождения и юридического оправдания своих 49 товарищей, но и немедленного окончания войны.

Никто из матросов не был вооружен во время этих акций протеста, и они даже обеспечивали охрану судов, необходимую для поддержания их боевой готовности во время протеста. Тем не менее военный суд налагает на них самый суровый из возможных приговоров, как будто подсудимые совершили успешное вооруженное восстание. В дополнение к шести смертным приговорам 19 матросов осуждены на длительные тюремные заключения сроком от 5 до 15 лет, а еще 56 человек — сроком до 10 лет. Сотни моряков понижены в должности и отправлены на фронт, в штрафные «батальоны смерти».

Решения выходят за рамки даже недемократических норм военного уголовного кодекса Германской империи, поскольку даже попытка восстания не может быть доказана. Кроме того, признания и свидетельские показания выбиваются следователями судебного трибунала, доктором Добриндтом и доктором Брейлем, которые держат заключенных под оружейным прицелом и запугивают их немедленной смертью, если не будет признательных показаний. Оба советника трибунала являются одновременно следователями и прокурорами, а Добриндт, кроме того, выступает и судьей.

Многие эксперты и даже руководители военной прокуратуры рекомендуют, чтобы смертные приговоры были отложены, и чтобы их заменили пожизненным заключением. Они опасаются, что известие о смертных приговорах «опасно отразится на настроении населения».

По этой же причине — а отнюдь не из демократических принципов — 9 августа председатель Социал-демократической партии (СПДГ) Фридрих Эберт тоже пытается отговорить военно-морского министра от проведения смертных казней. Чтобы противостоять беспорядкам в армии и на флоте, он обещает сохранить «все дело» в строжайшей тайне. Как отмечает протокол встречи, он в то же время покорно спешит уверить собеседников, что осуждает «вопиющую измену» и «глупость» матросов, а их действия именует «жалкими усилиями местной группы безжалостных подмастерьев».

2 сентября адмирал-командующий военно-морским флотом утверждает два смертных приговора, несмотря на возражения и предупреждения ряда военных юристов. Он отлает приказ, чтобы казни были проведены немедленно — в целях дать устрашающий наглядный урок всем флотским командам. Ранним утром 5 сентября Макс Райхпич и Альбин Кёбис расстреляны.

Loading