Русский

Эта неделя в русской революции

4–10 сентября: Мятеж Корнилова

Генерал Корнилов приказывает армии двигаться на Петроград, где он планирует «навести порядок», организовав резню революционных рабочих, солдат и их вождей. Столкнувшись с угрозой полномасштабной контрреволюционной диктатуры и массовых репрессий, Советы вынуждены призвать рабочий класс к защите города. Тревога поднята по всему Петрограду, и сотни тысяч рабочих присоединяются к борьбе.

Кельн-Ван, Германия, 5 сентября: Расстрел Макса Райхпича и Альбина Кёбиса

Мать Райхпича на могиле двух молодых товарищей

В 7:03 утра на военном полигоне Кельн-Ван расстрельная команда — два ряда солдат, по 10 солдат в каждом, — стоя в пяти шагах от осужденных, стреляет из 10 стволов по матросу Макса Райхпича, а затем тем же порядком — по кочегару Альбина Кёбиса. В 7:04 военный врач Вернер подтверждает мгновенную смерть обоих.

Страшный приговор был вынесен 10 дней назад имперским военным судом в Вильгельмсхафене и утвержден адмиралом Рейнхардом Шеером, командующим имперским флотом. Два молодых парня приговорены к смертной казни за «подстрекательство к беспорядкам». 2 августа они возглавили мирную невооруженную демонстрацию 600 членов экипажа с линкоров «Принц-регент Луитпольд», «Фридрих Великий» и «Императрица» в знак протеста против бесчеловечного обращения с матросами и против войны. Адмирал Шеер заменяет смертные приговоры еще троим матросам-«зачинщикам» на длительные тюремные сроки. Пятьдесят других моряков, участвовавших в демонстрации, приговорены в совокупности к 400 годам лишения свободы.

Командование решило расстрелять зачинщиков еще до заседания трибунала. «Мы можем раздавить это движение, только если безжалостно поставим их к стенке», — заявил 4 августа адмирал фон Хиппер. Все судебное разбирательство военного трибунала носило характер показательного процесса, на двадцать с лишним лет предвосхищая «судебные процессы» нацистской «Народной судебной палаты» (Volksgerichtshof) под руководством Роланда Фрейслера.

Не дожидаясь окончания суда, адмирал Шеер ищет место казни вдали от военных портов имперского флота и вообще от всего побережья — опасаясь волнений во флоте, на верфях и доках Киля, Вильгельмсхафена и Гамбурга, что могло в последнюю минуту помешать казни. Даже расстрельная команда вызывала беспокойство: а вдруг солдаты откажутся стрелять, если узнают подлинные имена осужденных? Солдат команды обманули, сказав, что они будут казнить британских шпионов, бросивших бомбы в офицерскую столовую.

Родителей осужденных проинформируют о казни только после расстрела. Им не передадут прощальные письма сыновей. Таким образом, система «правосудия» и военно-морской флот лишают родителей их конституционного права ходатайствовать перед кайзером о помиловании.

Даже высокопоставленные эксперты военно-морского правосудия посчитали смертные приговоры незаконными и рекомендовали заменить их тюремным заключениям. Но командование имперского флота настояло на том, что следует продемонстрировать пример, и в этом его поддержало имперское правительство. Лидеры Социал-демократической партии (СПДГ) и Независимой социал-демократической партии (НСДПГ) ходатайствовали перед адмиралами и правительством в пользу замены смертной казни. Они предупреждали, что казни могут спровоцировать «беспорядки среди населения».

Райхпич был, в конечном счете, приговорен к смерти, потому что летом 1917 года он лично (хотя и безуспешно) пытался убедить лидеров центристской НСДПГ поддержать движение матросов. В глазах командования флотом и армией НСДПГ не отличалась от «большевиков». Райхпич убедил сотни матросов вступить в партию. Используя свое влияние среди рабочих Гамбурга, Берлина, Лейпцига и других промышленных регионов, руководители НСДПГ, безусловно, имели возможность призвать к массовым забастовкам в защиту двух моряков. Однако они не ударили пальца о палец.

Бесстрашный и неуступчивый Альбин Кёбис молчал на предварительных допросах. На суде он гордо защищал свои цели и принципы, отказываясь просить о помиловании. В последнем разговоре со своим другом Вилли Вебером, который также был приговорен к смертной казни (позднее отмененной), он говорил: «Если это будет сделано, горько оказаться у стенки перед лицом этих людей, которые не имеют никакого права так поступать, — но ведь каждое движение нуждается в жертвах; за нашу кровь отомстят!» Вот его прощальное письмо:

«Дорогие родители!

Сегодня меня приговорили к смертной казни, только меня и еще одного товарища, остальным казнь заменили на 15 лет тюрьмы. Вам скажут, почему на меня пала эта участь. Я стал жертвой стремления к миру, будут и другие. Я не могу остановить то, что уже началось; сейчас 6 часов утра, а в 6:30 меня привезут в Кельн… Я бы хотел снова пожать вашу руку на прощание, но я сделаю это мысленно. Поддержите Паулу и моего маленького Фрица. Я не хочу умереть молодым, но я умираю, проклиная немецкое военное государство. Это мои последние строки. Возможно, их передадут вам и маме.

Всегда ваш сын».

Чикаго, 5 сентября: Администрация Вильсона проводит рейды на офисы ИРМ

Слева направо: Макс Истман, Джеймс П. Кэннон и «Большой Билл» Хейвуд. Москва, 1922 г.

Ночью и днем проходит, пожалуй, самый крупный политический рейд в американской истории. Федеральное бюро расследований (ФБР), действуя по приказу «прогрессивного» генерального прокурора Томаса Грегори и президента Вудро Вильсона, осуществляет одновременные рейды 26 офисов Индустриальных рабочих мира (ИРМ) в разных городах Соединенных Штатов. Лидеры ИРМ, в том числе Национальный секретарь профсоюзного отдела, «Большой Билл» Хейвуд, арестованы. Публикация газет ИРМ запрещена, включая ее центральную газету Solidarity (Солидарность), а также десятки газет на иностранных языках для рабочих-иммигрантов. ФБР также проводит налет на главный офис Социалистической партии (СП) в Чикаго.

Федеральные агенты вывозят из штаб-квартиры ИРМ в Чикаго более пяти тонн документов — списки членов, переписку, брошюры и листовки. Деловые бумаги и литература вывозятся также из региональных офисов ИРМ и домов руководителей организации. Многие офисы вычищены полностью, остались только голые стены. Это разграбление послужит основой для тщательно организованного показательного процесса, устроенного в Чикаго в 1918 году, когда 166 лидеров ИРМ предстанут перед судом по обвинению в нарушении пресловутого «Закона о шпионаже», который Конгресс одобрил несколько месяцев тому назад. Все 166 человек, включая Хейвуда, будут признаны виновными — спустя всего час обсуждения между присяжных заседателей — по более чем десяти тысячам отдельным обвинениям. Всех приговаривают к тюремным заключениям. Главное обвинение, предъявленное лидерам ИРМ, как и большевикам в России, состоит в том, что они являются агентами немецкого кайзера.

Администрация Вильсона нацелилась на ИРМ потому, что эта организация революционного синдикализма, в отличие от Американской федерации труда (АФТ), выступает против американского участия в империалистической бойне в Европе, а также из-за того, что она способна возглавить растущую волну забастовок. С момента вступления США в войну в апреле этого года состоялось около 3 тысяч забастовок. Цель рейдов — политически обезглавить рабочий класс. Комментируя рейды, окружной прокурор Филадельфии признает, что они были проведены «в значительной степени для того, чтобы заблокировать деятельность ИРМ».

Аресты становятся кульминацией бешеной кампании против ИРМ. Уже прошли массовые депортации рабочих-сторонников ИРМ среди шахтеров и лесорубов в штатах Нью-Мексико, Калифорния, Вашингтон и Миннесота. В штате Монтана убит организатор ИРМ Фрэнк Литтл. Репрессии продолжаются всю неделю: 7 сентября в Кливленде ФБР с помощью молодчиков из American Protective League арестовывает 66 членов ИРМ; 8 сентября в городе Милуоки полиция убивает трех итальянских иммигрантов-членов ИРМ, которые выступали против «патриотического» митинга.

Бескомпромиссный радикализм ИРМ, ее революционный пыл, борьба за объединение всех рабочих независимо от расы и национальности, а также принципиальное противодействие войне, — все это позволяет организации завоевать поддержку лучших представителей американского рабочего класса, включая молодого Джеймса П. Кэннона. Но анархическая философия организации делает ее уязвимой перед лицом государственных репрессий. Позднее Кэннон напишет:

«Работодатели жестоко воевали с новым юнионизмом. Против программы ИРМ и ее небольшой группы агитаторов они ввели в действие тяжелые орудия своих финансовых ресурсов; пресса и кафедры церквей формировали общественное мнение в пользу правительства; на улицах правили наемные армии пинкертонов и головорезов; всегда и повсюду действовала полицейская власть того “политического государства”, которое ИРМ не хотела признавать…

Поворотным моментом стало вступление Соединенных Штатов в Первую мировую войну весной 1917 года и русская революция. После этого “политика”, которую ИРМ отрицала и изгоняла, вломилась в двери.

Эти два события, произошедшие параллельно в России и Америке, как и в 1905 году, показали, что “политическое действие” было не просто вопросом выборов и голосований, второстепенным по отношению к прямому конфликту между профсоюзами и работодателями в экономической сфере, но являлось самой сутью классовой борьбы. В ходе противостояния двух классов “политическое государство”, которое пробовала игнорировать ИРМ, встало во весь рост и показало себя как централизованное орудие правящего класса. Обладание государственной властью показывало в каждом случае, какой класс действительно правит.

С одной стороны, это было продемонстрировано непосредственным действием федерального правительства, которое разгромило опорные пункты ИРМ повальными арестами ее активистов. “Политическое действие” капиталистического государства сломало ИРМ как профсоюз. Организация была вынуждена сделать своей главной деятельностью организацию судебной защиты политических и гражданских прав своих членов против наладок со стороны капиталистической государственной власти.

С другой стороны, эта определяющая роль политического действия была продемонстрирована в позитивном смысле русской революцией. Русские рабочие взяли власть в свои руки и использовали эту власть для экспроприации капиталистов и подавления всех попыток контрреволюции. Фактически взятие власти было первым этапом революции, предпосылкой всего, что последовало затем. Более того, организационным и направляющим центром победоносной революции оказался не всеобъемлющий профсоюз, а авангардная партия революционеров, объединенных программой и связанных дисциплиной.

Настало время, когда ИРМ вспомнила пророческий совет Хейвуда, сделанный на ее учредительном съезде в 1905 году: американские рабочие должны смотреть в сторону России и следовать ее примеру. Война и революция, самые повелительные из всех авторитетов, преподали ИРМ следующий урок: теоретические концепции надо обновлять; надо думать и учиться, и частично меняться».

(Цит. по: James P. Cannon, The First 10 Years of American Communism: Report of a Participant).

Петроград, 7 сентября (25 августа по ст. ст.): Корнилов направляет войска в Петроград

Корнилов в Москве во время Государственного совещания. Слева от него, в более темной форме, генерал Крымов, который командует наступлением кавалерийского корпуса на Петроград, и который, в случае необходимости, не колеблясь «перевешает весь состав Совета рабочих и солдатских депутатов»

Под предлогом подавления несуществующего «большевистского восстания» в Петрограде Корнилов приказывает 3-му конному корпусу двигаться на столицу. Правые агитаторы распространяют по городу слухи о заговорах «немецких агентов», «темных сил» и «неизвестных, одетых в рабочие блузы», которые якобы проникли в Петроград и замышляют какую-то катастрофу, которую можно предотвратить только с помощью Корнилова.

Корнилов планирует использовать армию, чтобы стать диктатором с неограниченными полномочиями во всех гражданских и военных делах бывшей царской империи. При вступлении в Петроград его командирам приказано разоружать рабочих и арестовывать их лидеров, а также стрелять в любого, кто станет сопротивляться. Что касается большевиков, то их следует вешать немедленно как «немецких шпионов». Корнилов направляет Савинкову телеграмму: «Корпус сосредоточится в окрестностях Петрограда к вечеру двадцать восьмого августа. Я прошу объявить Петроград на военном положении двадцать девятого августа» (Цит. по: А. Рабинович, Большевики приходят к власти).

Попытка военного путча Корнилова получает негласную поддержку со стороны империалистических союзников, которые считают необходимым обеспечить продолжение участия России в войне. Ведущие иерархи русской православной церкви благословляют Корнилова на действия. В состав войск, направляемых в Петроград, входит Кавказская кавалерийская дивизия (пресловутая «дикая дивизия»). Сторонники Корнилова даже не пытаются скрывать свое намерение устроить кровавую бойню в столице, хвастаясь тем, что этим «горцам все равно, кого резать».

Походу Корнилова на столицу предшествуют ряд сложных и путаных интриг, предательств и маневров между Керенским и лагерем корниловцев.

В важнейших вопросах Керенский такой же «корниловец», как и сам Корнилов. Оба согласны с тем, что для сохранения капиталистического порядка и продолжения войны до победы необходимо учредить беспощадную диктатуру «крови и железа», которая сможет подавить рабочих. Они готовы объединить свои силы, и Керенский назначает Корнилова главнокомандующим армией. Оба едины в своей крайней ненависти к большевикам.

Керенский выступает за создание «директории» из нескольких политических деятелей, которые получат неограниченные диктаторские полномочия. Эта «директория» безжалостно раздавит всю оппозицию и продолжит войну, а Корнилов должен сыграть в ней роль главы армии. Со своей стороны, Корнилов выступает за откровенно контрреволюционную диктатуру, которая будет править путем массовых расстрелов, террора и погромов «внутренних врагов России». Корнилов видит себя верховным главой, а Керенскому отводит роль одного из ведущих министров.

Петроград, 8 сентября (26 августа по ст. ст.): Керенский подтверждает свое участие в заговоре Корнилова

Корнилов перед солдатами, 1917 г.

Во время уклончивого разговора между Керенским и Корниловым по телеграфу 26 августа (по ст. ст.), когда ни один из участников не желает прямо высказать свои намерения, Керенский намекает на свое согласие с планом Корнилова. Затем Керенский изворачивается и передает стенограмму беседы другим министрам Временного правительства, осуждая Корнилова и его план переворота, а также требуя для себя неограниченных «чрезвычайных полномочий» для борьбы с кризисом. Керенский единолично распоряжается отстранить Корнилова от должности главковерха.

Возмущенный Корнилов, полагающий, что Керенский обманул его, заявляет, что он стал жертвой «провокации». Он подтверждает свою решимость захватить власть в любом случае, опубликовав следующее заявление:

«Русские люди, великая родина наша умирает!

Близок час кончины.

Вынужденный выступить открыто, я, генерал Корнилов, заявляю, что Временное правительство под давлением большевистского большинства Советов действует в полном согласии с планами германского Генерального штаба, одновременно с предстоящей высадкой вражеских сил на Рижском побережье, убивает армию и потрясает страну внутри. Тяжелое сознание неминуемой гибели страны повелевает мне в эти грозные минуты призвать всех русских людей к спасению умирающей родины» (см.: http://scepsis.net/library/id_1521.html).

Керенский, авторитет которого подорван событиями последних месяцев, оказывается в совершенном одиночестве, он бессилен остановить Корнилова. Правые по всей стране с энтузиазмом поддерживают Корнилова. Керенский в последние месяцы повернул резко направо, теряя поддержку рабочих и солдат Петрограда. Массы следуют не за Керенским, а за своими фабрично-заводскими комитетами и Советами. Наиболее дисциплинированные и боевые рабочие записываются в большевистскую партию.

27 августа Керенский в отчаянии обращается за помощью к Советам, в том числе к партии большевиков, газеты которой он закрыл, и руководителей которой он оклеветал и бросил в тюрьму. 28 августа, когда Третья кавалерийская дивизия начинает свое движение к Петрограду, петроградскую биржу охватывает прилив ажиотажа в ожидании неминуемой победы Корнилова.

Париж, 8 сентября: После отставки Рибо во Франции сформировано новое правительство

Александр Рибо в 1913 году

Просуществовав всего полгода, правительство во главе с Александром Рибо уходит в отставку, поскольку становится ясно, что оно потеряло поддержку парламента. Одной из непосредственных причин его падения является скандал вокруг анархистской газеты Bonnet Rouge (Красная шляпа), о которой распространяют слухи, будто она получает немецкие деньги. Луи Малви, министр, выступивший с защитой права газеты на существование, вынужден уйти в отставку 31 августа.

Отставка Рибо — четвертая и последняя в его роли премьер-министра Франции. В условиях глубокого кризиса, после катастрофической неудачи наступления Нивеля весной этого года, по всей стране усилилась ненависть к войне. В мае по армии распространились мятежи, которые были безжалостно подавлены лишь в июле. В мае и июне прокатились волны стачек в швейной и военной промышленности. Хотя несколько недель тому назад французские войска начали атаки под Верденом, в целом армия остается ослабленной, и правящий класс опасается, что беспорядки могут начаться снова.

Французские социалисты с самого начала поддержали войну. Альбера Тома занимал в уходящем правительстве важный пост министра вооружений. Но теперь социалисты отказываются поддержать новое правительство, потому что Париж отказывается предоставить социалистическим делегатам паспорта, чтобы поехать на Стокгольмскую конференцию.

Новый премьер-министр Поль Пенлеве будет находиться в своем кресле еще меньше времени, чем его недолговечный предшественник. В ноябре к власти придет Жорж Клемансо, который возглавит правительство в последний год войны и во время последующих мирных переговоров в Версале.

Этапль, Франция, 9 сентября: Мятеж в британских войсках

Несколько тысяч солдат, в основном из Австралии и Новой Зеландии, восстают против унижающего достоинство обращения, с которым они сталкиваются в тренировочном лагере Этапль на французском побережье.

Этапль завоевал плохую репутацию своим жестоким распорядком, который зачастую проводится офицерами и унтер-офицерами, которые сами не были на фронте. Есть и другая причина раздражения. Через мост от лагеря расположен красивый пляж Ле Туке-Пари-Плаж, но с самого начала войны вход на него разрешен только офицерам. Солдат не пропускают на пляж часовые на мосту, и это побуждает многих рядовых идти напрямик по мелководью во время отлива.

Один из солдат, Эй. Дж. Хили, пехотинец из Новой Зеландии, застрял на пляже во время прилива и теперь попытался вернуться в лагерь по мосту. Военная полиция задерживает его как дезертира. Когда его товарищи узнают об аресте, они массой покидают свои казармы и идут к тюрьме, куда помещен Хили. Прибывает наряд военной полиции и стреляет по толпе солдат, убивая одного из них. Это еще больше накаляет страсти, и более тысячи солдат изгоняют полицейских из города.

На следующий день попытки пресечь беспорядки не удаются. Разозленные солдаты прорывают пикеты на мосту, захватывают пляж Ле Туке и собираются там на массовый митинг. Арест Хили прорвал плотину: жалобы солдат накапливались в течение многих месяцев. В августе 1916 года вспыхнула драка, когда австралийский солдат обругал офицера, который отключил воду, когда он принимал душ. Солдаты тогда вмешались, чтобы помешать заключению этого солдата в тюрьму, и это привело к расстрелу одного из них.

Более тысячи солдат снова идут маршем по городу 12 сентября, но к этому времени в Этапль для восстановления порядка направлен контингент офицеров. Капрала Джесси Шорт приговаривают к смертной казни за участие в мятеже и расстреливают 4 октября. Трех других солдат приговаривают к десяти годам каторги.

9-11 сентября (27-29 августа по ст. ст.): Организованные и чувствующие свою силу рабочие Петрограда поднимаются против Корнилова

Красная гвардия завода «Вулкан»

Когда до Петрограда доходят вести о том, что войска Корнилова идут на город, на фабриках и заводах звучат гудки тревоги. Большевистские лидеры в фабричных районах уже давно предупреждали об этой опасности; они наготове и сразу же отдают приказы для мобилизации сил. В течение нескольких часов сотни тысяч рабочих начинают действовать.

На заводах выстраиваются длинные очереди: это рабочие записываются в военные отряды фабрично-заводской «Красной гвардии». Рабочие на оружейных заводах изготавливают оружие для себя, а затем берут его на поле предстоящего боя, настраивая и доделывая его по дороге. Десятки тысяч рабочих маршируют с ружьями на плечах на окраинах города, копают траншеи, растягивают и вешают колючую проволоку и разбирают железнодорожные рельсы на путях, ведущих в столицу.

Все рабочие города мобилизованы и организованы, все ресурсы города находятся в их распоряжении. Ежедневно по всему городу проходят экстренные митинги и принимаются детальные меры по организации каждого аспекта обороны города. Все ключевые стратегические пункты, включая основную инфраструктуру и правительственные здания, захвачены отрядами Красной гвардии и находятся под охраной. Телеграфисты отказываются отправлять сообщения сторонникам Корнилова, шоферы отказываются их перевозить, типографские наборщики отказываются печатать их листовки. Во многих районах офицеров-сторонников Корнилова арестовывают и предают суду революционного трибунала рабочих и солдат. В ряде случаев офицеры приговариваются к смертной казни.

Железнодорожные рабочие, предупрежденные об опасности, отказываются перевозить войска Корнилова. Поперек путей поставлены железнодорожные вагоны, заполненные пиломатериалами; отдельные километровые отрезки железнодорожных линий разобраны. Молниеносная реакция организованных железнодорожников наносит решительный удар по силам Корнилова. Его подразделения заблокированы в железнодорожных вагонах, стоящих в разных местах вдоль сотен километров путей; они неспособны двигаться и поддерживать сообщение друг с другом. Еще хуже для Корнилова то, что в эти поезда с солдатами проникают революционные ораторы из Петрограда, осуждая мятежного генерала и призывая солдат не следовать его приказам. К ужасу корниловских командиров, солдаты начинают митинговать, чтобы самим решать, что делать.

Солдаты Корнилова поднимают красные флаги, арестовывают своих офицеров и отказываются участвовать в походе на Петроград. Даже так называемая «Дикая дивизия» распропагандирована кавказскими мусульманами — делегатами советского съезда в Петрограде. Над Дикой дивизией теперь развевается красный флаг с надписью «Земля и свобода». Командиры разоружены, а избранная делегация солдат-горцев отправляется в Петроград.

Рабочие Петрограда не забыли о контрреволюционном терроре, последовавшем за поражением революции 1905 года. Они понимают, что их ждет, если Корнилов войдет в Петроград, и они полны решимости защитить город любой ценой. Хотя советское руководство официально руководит действиями рабочих, центральную роль в противостоянии с Корниловым играет партия большевиков. Меньшевик-интернационалист Суханов позже замечает:

«Военно-революционный комитет, организуя оборону, должен был привести в движение рабочие и солдатские массы. А эти массы — поскольку они были организованы — были организованы большевиками и шли за ними. Это была тогда единственная организация — большая, спаянная элементарной дисциплиной и связанная с демократическими недрами столицы. Без нее Военно-революционный комитет был бессилен, без нее он мог бы пробавляться одними воззваниями и ленивыми выступлениями ораторов, утерявших давно весь авторитет. С большевиками Военно-революционный комитет имел в своем распоряжении всю наличную организованную рабоче-солдатскую силу, какова бы она ни была». (Н. Н. Суханов, Записки о революции. Москва, «Республика», 1992, том 3, стр. 113).

В верхах самой большевистской партии продолжают проявляться стратегические разногласия. Некоторые из старших большевиков в хаотические первые часы корниловского кризиса колебались в отношении предложений объединиться с силами, поддерживающими Керенского, в том числе с меньшевиками и эсерами, т. е. со сторонниками режима, который продолжал запрещать большевистские газеты и держать в тюрьме их лидеров. Ленин и его сторонники категорически отвергают подобные методы, настаивая на том, чтобы большевистские рабочие организовывали борьбу с Корниловым самостоятельно и под своими знаменами, не предлагая никакой поддержки Керенскому. Соответственно, большевики соглашаются участвовать в совместных комитетах по защите города «только для целей информации».

В течение нескольких дней Красная гвардия готова выставить 40 тысяч штыков. Оставшиеся силы Корнилова, численно незначительные, в беспорядке рассеиваются, не открывая огня. Гордость, оптимизм и уверенность петроградских рабочих в себе резко усиливаются. Померившись силой с контрреволюцией, рабочие обнаруживают, что они представляют собой, бесспорно, самую мощную социальную силу в стране. Полностью мобилизованные и возглавляемые большевистской партией, они намного сильнее, чем Керенский и его министры, гораздо сильнее, чем Корнилов и его офицеры, и гораздо мощнее любого другого препятствия, которое может встать на их пути. Авторитет большевиков в массах, уже и без того растущий, приобретает теперь несокрушимый характер.

Рекомендуемое чтение: Лев Троцкий, История русской революции, том II, главы 31-33. Александр Рабинович, Большевики приходят к власти.

Также на этой неделе: Стефан Цвейг, Ромен Роллан, Анри Гильбо, Франс Мазерель — друзья-художники объединяются против войны

«Debout les Morts» («Мертвые встают»). Одна из 10 антивоенных гравюр на дереве Франса Мазереля

4 сентября австрийский писатель Стефан Цвейг пишет письмо своему другу, французскому писателю и музыковеду Ромену Роллану, посылая ему свою драму Иеремия. Он благодарит Роллана, говоря, что без его «морального примера» он не смог бы ее завершить.

В начале войны Цвейга увлекла военная эйфория. «... В этом первом движении масс было нечто величественное, нечто захватывающее и даже соблазнительное, чему лишь с трудом можно было не поддаться, — писал он в своей автобиографии Вчерашний мир. — И несмотря на всю ненависть и отвращение к войне, мне не хотелось бы, чтобы из моей памяти ушли воспоминания об этих днях». Несколько страниц позже, однако, он признает, что из-за его космополитического образа жизни он был «вакцинирован недоверием» к внезапному приливу патриотизма. Он обнаружил подлинный смысл войны лишь тогда, когда съездил на фронт в Галиции в 1916 году и, возвращаясь в санитарном поезде, стал свидетелем страданий раненых и умирающих.

Ромен Роллан, с которым Цвейг переписывался начиная с 1913 года, с самого начала резко критиковал противоречивое отношение Цвейга к войне. «Вы сами должны, наконец, избавиться от своей слепой уверенности», — писал Роллан 12 ноября 1914 года Цвейгу. Писатель и историк музыки, которого война случайно застигла в Швейцарии, убежденный пацифист и европейский интернационалист, он не вернулся домой во Францию. 13 ноября 1916 года Ромен Роллан получил Нобелевскую премию по литературе. В Женеве он работает в Красном Кресте, занимаясь розыском военнопленных.

В своей драме Иеремия Цвейг использует притчи Ветхого Завета для борьбы с угрозой войны и ее влиянием на психологию населения. Пророка, предвидящего опасность, с враждой встречает собственный народ. Цвейга приглашают в Цюрих на премьеру его пьесы. С разрешения своего начальства, он едет из Австрии в Швейцарию, где проводит последний год войны.

Он присоединяется к группе европейских пацифистов, в которую входят журналист Анри Гильбо, художник Франс Мазерель и писатели Герман Гессе, Леонард Франк, Аннетта Кольб и Фриц фон Унру. Во Вчерашнем мире Цвейг пишет: «поскольку мы находились на одном “фронте”, в одном идейном стане против общего врага, то стихийно между нами возникло некое страстное содружество; буквально через день мы настолько доверяли друг другу, словно были знакомы годы, и, как водится на фронте, обращались друг к другу на братское “ты”».

Гильбо, поэт и переводчик (Райнера Мария Рильке и др.), был призван в армию, но вскоре освобожден от службы как непригодный. В конце апреля 1915 года он отправился в Швейцарию и, как Роллан, первоначально работал в Красном Кресте, предоставляя помощь военнопленным. Начиная с 1916 года он выпускал журнал Demain (Завтра), который быстро превратился в орган международного сопротивления войне, все более приближаясь к социалистическим взглядам и предоставляя платформу социалистам. Журнал был запрещен во Франции.

Помимо Роллана и Цвейга, сотрудниками журнала были Ленин, Лев Каменев, Григорий Зиновьев, Анатолий Луначарский, Лев Троцкий, Карл Радек и Эрнст Майер.

Цвейг пишет в своей автобиографии: «В то время как другие молчали, в то время как и мы колебались и по каждому поводу тщательно взвешивали, что делать, а где и выждать, он решительно брался за дело, и неотъемлемой заслугой Гильбо останется то, что он руководил основанным им же, единственным во время первой мировой войны имевшим влияние антивоенным журналом “Демэн”». В журнале печатались гравюры Франса Мазереля, протестующие против зверств военного времени. Цвейг пишет о них: «Как мы мечтали, чтобы их можно было сбрасывать с самолетов вместо бомб, как листовки, над городами и окопами, эти без слов, без знания языка понятные каждому, даже самому непонятливому, гневные, ужасающие, клеймящие позором разоблачения; они — я убежден в этом — сократили бы время этой войны».

До своего отъезда из Цюриха Ленин пригласил Роллана и Гильбо приехать в Россию. Роллан отказался, а Гильбо некоторое время оставался в Швейцарии. В 1917 году Гильбо опубликовал сборник антивоенных стихотворений. После Октябрьской революции он стал объектом преследований со стороны шпиков. Французское правительство фальсифицировало документы, чтобы обвинить его в сотрудничестве с немцами. Под давлением Франции его неоднократно преследовала швейцарская иммиграционная полиция, и его дважды сажали в тюрьму. Уже после войны, 21 февраля 1919 года, военный трибунал заочно приговаривает его к смерти.

В 1919 году Гильбо, наконец, в состоянии принять приглашение Ленина. Он получает российское гражданство и входит в число тех, кто подписывает учредительный манифест Коммунистического Интернационала. В течение трех лет он живет в Советском Союзе.

Loading