Вадим Захарович Роговин, крупнейший советский и русский марксистский социолог и историк второй половины двадцатого столетия, умер от ракового заболевания двадцать лет назад, 18 сентября 1998 года. Ему шел 62 год.
Свой самый выдающийся труд Роговина проделал в период после рампада СССР. Начиная с 1992 года, он начал интенсивную работу над тем, что стало семитомной историей революционной марксистской оппозиции, во главе со Львом Троцким, сталинистскому перерождению СССР
.
Описывающая события 1923-1940 годов, Была ли альтернатива сталинизму? Роговина представляет собой непревзойденную работу исторической науки, незаменимую для понимания сталинистского режима и глубоко укорененной в послереволюционной Советской России социалистической оппозиции предательству сталинизмом принципов и программы Октябрьской революции. Роговин на фактах показывает огромную популярность Троцкого, даже после его высылки из Советского Союза в 1929 году, и констатирует, что главной целью сталинского кровавого террора 1930-х годов было истребление политического влияния Троцкого.
До упразднения Советского Союза в 1991 году Роговин в течение многих лет работал, хотя и в очень сложных условиях, над социологическим анализом сталинизма. Значительную часть своей карьеры он был сотрудником академического Института социологии в Москве. Он занялся социологией, стремясь найти основы и критерии, которые позволили бы изучать и описывать проблемы социальной стратификации советского общества. Его исследования концентрировались на вопросах неравенства в образе жизни и потреблении, социальных и политических корнях проблем СССР, связанных с производительностью труда, а также понимании того, что такое социальная справедливость.
Работы Роговина по социологии, публиковавшиеся в ведущих журналах и печатных изданиях, включали такие названия: «Справедливость как социально-философская и социально-экономическая категория» (1982), «Человеческий фактор и уроки прошлого» (1984), «О социальных льготах и привилегиях» (1989). Его открытая приверженность защите равенства завоевала ему широкую популярность, — факт, признававшийся в свое время в СССР и даже отмеченный западными учеными.
Мы публикуем одно из выступлений в память о Вадиме Роговине Дэвида Норта, председателя международной редакционной коллегии Мирового Социалистического Веб Сайта, который близко сотрудничал с великим марксистским историком и социологом в период между 1992 и 1998 годами. С этой речью Д. Норт выступил в мае 2002 года в Москве на мероприятии, посвященном 65-й годовщине Роговина.
_____________________________________________________________
В память о Вадиме Роговине, 15 мая 2002 г.
Сегодня мы встретились для того, чтобы отпраздновать то, что могло бы быть 65-летним днем рождения Вадима Роговина, а также отметить публикацию седьмого и последнего тома его величественного исторического цикла Была ли альтернатива? Эта работа представляет собой историю политической борьбы в СССР против предательства Октябрьской революции, от момента основания Левой оппозиции в 1923 году до убийства Льва Троцкого в 1940 году.
Есть глубокий и волнующий символизм в сочетании этих двух событий. Отмечая 65-ю годовщину рождения Вадима, мы чтим его жизнь. Приветствуя выход седьмого тома его Истории, мы отдаем дань уважения его работе.
Жизнь всякого человеческого существа является в одно и то же время конечной и бесконечной. Она конечна в смысле ее индивидуальности и физической смертности. Но она бесконечна в качестве элемента коллективного социального бытия человеческого рода. В той степени, в какой отдельная личность дает сознательное выражение универсальному человеческому опыту, она способна переступать границы своего конечного существования.
Существуют индивидуальности, которые, говоря словами Троцкого, «несут на своих плечах частицы судеб рода человеческого». В подобных людях эта способность переходить в бесконечность находит свое наиболее интенсивное проявление. Их вклад в будущее человечества продолжает жить после них. Плоды их жизни оказываются частью сознательного существования последующих поколений и становятся тщательно охраняемым коллективным наследием всей человеческой истории. Именно такова жизнь Вадима Захаровича Роговина.
В чем состоит величие Вадима Роговина? Ответ на этот вопрос можно дать только в том случае, если поставить его жизнь в контекст времени, в котором он жил, — в особенности, в контекст последнего десятилетия его жизни, который был для него самым интеллектуально творческим периодом. Многое произошло в бывшем Советском Союзе за последние 15 лет. У меня нет сейчас намерения вступать в обсуждение вопроса о том, каков был характер этих перемен в социальной и экономической структуре постсоветского общества. Я уверен, что среди нас есть различные мнения относительно природы и последствий этих изменений. С точки зрения Вадима, которая совпадала также с позицией международного троцкистского движения, длительный кризис советского сталинистского режима завершился в конце 1980-х и 1990-е годы способом, который был реакционным в политическом смысле и носил на себе печать социального регресса.
Есть одна примечательная особенность интеллектуального ландшафта последних 15 лет, на которую я хотел бы обратить внимание. Несмотря на все произошедшее с середины 1980-х годов, из потрясений, сквозь которые прошло советское и постсоветское общество, не выросло ни одной политической фигуры, которая обладала бы международным признанием или вызывала бы восхищение. В той степени, в какой человечество находится в поиске новых и плодотворных идей, невозможно найти никого, кто обращал бы в этом смысле свой взор в сторону постсоветской России. Практически все фигуры, которые приобрели в этот период известность или получили скандальную популярность, обнаружили себя посредственностями и самыми обыкновенными негодяями. Кто сегодня станет говорить о «величии» Горбачева, Ельцина, Лебедя, Собчака (некоторые из этих имен уже, вероятно, и не вспоминают) и, прошу прощения, сегодняшнего кремлевского обитателя без того, чтобы не вызвать в аудитории взрыв смеха? Все эти люди были или продолжают быть бессознательными инструментами исторических и социальных процессов, которых они сами не в состоянии ни предвидеть, ни понять.
Мне хотелось бы добавить, что слепота и посредственность не являются бедствиями одной только политики. Возможно, я плохо информирован, но, мне кажется, можно сказать, не встречая серьезных возражений, что культурная жизнь России обеднела так же, как и ее экономика. Был ли создан в продолжение последнего десятилетия хоть один крупный роман, значительная поэма, важное музыкальное сочинение или даже кинематографическая работа, которые, без всякого сомнения, были бы достойны внимания международной аудитории? На этом фоне интеллектуальной и культурной пустыни работа Вадима Роговина возвышается как достижение монументального масштаба.
Семь томов исторического исследования Вадима будут и дальше признаваться в качестве важнейшего вклада не только в русскую, но и мировую литературу. «Великие исторические сочинения — писал Э.Х. Карр [известный британский историк, автор 14-томной истории Советской России первых десяти лет после революции 1917 года], — создаются тогда, когда видение историком прошлого освящено его проникновением в проблемы современности». В этом состоит ключ к пониманию значения книг Вадима. Именно глубокий интерес Вадима Роговина к проблемам современного ему времени и его озабоченность будущим человечества толкнула его к изучению, анализу и объяснению прошлого. Воинствующее стремление Вадима к поиску и защите исторической правды не имела упрощенно моралистического характера. Скорее это стремление вырастало из глубокого проникновения в великие проблемы эпохи, в которой он жил. Всеобщая утрата социальной перспективы, самая причудливая политическая мешанина и оцепенение общественного сознания стали той социальной платой, которую общество оказалось вынуждено заплатить за десятилетия сталинистской лжи и фальсификаций. Разрушение исторического сознания породило запутавшихся и дезориентированных людей, неспособных понять природу тех социальных и политических проблем, с которыми им приходится сталкиваться, а также неготовых найти решение общественного кризиса на путях прогресса.
Какую задачу поставил перед собой Вадим в продолжение последнего десятилетия своей жизни? Опровергнуть беспардонное искажение роли Троцкого в советской истории; дать отпор той лжи, согласно которой сталинизм был необходимым и органическим продуктом Октябрьской революции; дать ответ на утверждения, что не существовало альтернативы сталинизму в СССР. В дискуссиях и совместной работе с Международным Комитетом Четвертого Интернационала Вадим развил свое объяснение сталинистских чисток 1930-х годов. Он показал, что они были формой политического геноцида, направленного против представителей марксисткой политики и культуры в советском рабочем классе и интеллигенции. Вадим интерпретировал террор 1930-х годов как форму гражданской войны, организованной Сталиным и его приспешниками (Молотовым, Кагановичем, Ворошиловым, Берией, Микояном и другими) против преследуемой, но все еще мощной социалистической оппозиции, самым крупным голосом которой был Лев Давыдович Троцкий.
В основе этого исторического анализа лежала концепция большой философской глубины. Вадим утверждал, что движущей силой, определившей кровавый характер сталинистского режима, было стремление к социальным привилегиям — достижению материальных благ меньшинством за счет большинства. Социальная политика, нашедшая свое выражение в преступлениях Сталина, состояла в продвижении и защите бюрократией, во главе которой он стоял, социального неравенства. Фундаментальная разница между большевизмом и сталинизмом заключалась именно в этом: историческим предназначением первого было стремление к социальному равенству, в то время как цель последнего состояла в защите индивидуальных привилегий. Как писал Вадим, «сталинская жадность к материальным благам, его страсть к неограниченной роскоши в повседневной жизни передалась его наследникам вплоть до Горбачева. Все они, в отличие от старой большевистской гвардии, не желали разделять с народом физические трудности и лишения».
В основе философии истории Вадима — непоколебимая убежденность в онтологической действенности объективной истины. Признание истины в качестве того, что обуславливает соответствие между субъективным мышлением и объективными свойствами и процессами социального бытия, образует базис научного исторического знания. Эта аксиома служит не только основой для изучения истории СССР. Речь следует вести о подлинно международной проблеме — необходимости усвоить исторический опыт XX столетия как целого. Эта проблема требует к себе самого пристального внимания не только в России.
Упоминая о подавленном состоянии постсоветского общества, я вовсе не стремился исходить из предположения, что в Америке и в Европе наблюдается расцвет интеллектуального творчества. Ситуация за пределами России не менее драматична. В разных формах и с разной степенью интенсивности можно по всему миру натолкнуться на ту же саму дезориентацию, путаницу и невежество. Как и в России источником этой дезориентации является неспособность понять и теоретически осмыслить исторически события и опыт недавнего прошлого, из которого выросло наше настоящее. В то же время как можно усвоить и осмыслить опыт прошлого, если даже фактические компоненты истории — в особенности те, что касаются Октябрьской революции и того, что за ней последовало — скрываются и фальсифицируются? Вот почему работа Вадима Роговина обладает мировым значением и уже привлекла к себе внимание международной аудитории.
В истории есть периоды, когда революционные социальные потрясения разбивают старые барьеры и освобождают путь для великих достижений во всех сферах человеческой культуры. По следам подобных потрясений появляются гении, выступающие в качестве голоса своей эпохи. Они усиливают все прогрессивные импульсы своего времени и придают им наиболее глубокую, универсальную и неустаревающую форму.
Но бывают и другие, более сложные и мучительные периоды истории, когда творческий гений должен работать в изоляции и оппозиции. Исключительные фигуры такой эпохи выступают не в качестве мужчин и женщин своего времени, а в качестве мужчин и женщин, идущих против своего времени. В этом смысле существует параллель между жизнью Троцкого и жизнью Вадима. Если бы Троцкий умер в 1923 году, он наверняка остался бы в истории как одна из величайших фигур восходящей русской революции. Однако то, чего достиг Троцкий в продолжение последних 17 лет своей жизни, между 1923 и 1940-м годом — речь идет о его неутомимой борьбе против сталинистского предательства мирового социализма, — обеспечило ему историческое бессмертие в качестве самого крупного и наиболее значимого революционного мыслителя и лидера XX, а может быть, и XXI столетия.
Величие Вадима, как и Троцкого, проявилось в политической, интеллектуальной и моральной оппозиции — в его мужестве, принципиальности и неутомимой преданности исторической правде в условиях, прогнивших вследствие десятилетий лжи, цинизма, лицемерия и малодушия. Противостоя времени, в котором он жил, Вадим Роговин написал семь книг, которые останутся в мировой литературе как моральная и интеллектуальная веха в деле восстановлении человечеством своего собственного революционного наследия.
Седьмой том Вадим назвал Конец означает начало. Это название служит также подходящей эпитафией для самого Вадима. Только в своем физическом бытии он покинул нас 18 сентября 1998 года. То, что есть вечного в жизни и работах Вадима, живет с нами и придает нам силы каждый новый день.