19 июня 1920 года Советское правительство во главе с Владимиром Лениным и Львом Троцким учредило Всероссийскую чрезвычайную комиссию по ликвидации безграмотности (ВЧКЛБ).
Эта организация сыграла важную роль в руководстве кампанией по ликвидации неграмотности в Советском Союзе, упраздняя одну из самых неприглядных черт царистского наследия отсталости и нищеты. Советская кампания по ликвидации безграмотности остается самой масштабной и успешной в мировой истории. Историк Бен Эклоф отметил: «Есть все основания сделать вывод, что за 22 года (1917–1939) Советский Союз добился того, на что Британии, Франции и Германии потребовалось, по меньшей мере, сто лет» [1].
Советская кампания обучения грамоте служит непреходящей демонстрацией необычайных возможностей реорганизации общества в интересах рабочего класса на плановой, социалистической основе.
Достижения кампании резко контрастируют с глобальной безграмотностью, которая продолжает терзать человечество при капитализме в XХI веке. Согласно статистике ЮНЕСКО, по меньшей мере, 750 миллионов человек в мире являются безграмотными, причем 100 миллионов из них — в возрасте от 5 до 24 лет. Большинство живет в бывших колониальных регионах Африки к югу от Сахары и в Южной Азии. Однако и в развитых капиталистических странах доступ к азам грамоты находится под угрозой, поскольку меры жесткой экономии и приватизации ограничивают доступ к адекватно финансируемому государственному образованию. В Соединенных Штатах по этому поводу имели место многочисленные судебные иски, но конституционное право на грамотность до сих пор не признано судом.
В 1917 году, когда большевистская партия свергла буржуазное Временное правительство и установила первое в мире рабочее государство, революционное правительство столкнулось с явлением массовой безграмотности в бывшей царской империи. Перепись 1897 года показала, что только 21 процент взрослых умеет читать, хотя и эта цифра почти наверняка была преувеличением, учитывая, что любой, кто мог подписать свое имя и заявлял, что умеет читать, считался грамотным [2]. В последние два десятилетия царского режима уровень грамотности несколько повысился, параллельно с ростом городского населения, но к 1917 году подавляющее большинство 150-миллионного населения страны все еще было неспособно читать.
Царские власти относились к грамоте с подозрением и страхом. В начале XIX века министр народного просвещения при царе Александре I заявил: «Знание полезно только тогда, когда оно, подобно соли, используется и дается в небольшом количестве в соответствии с обстоятельствами людей и их потребностями. Научить массу людей или даже большинство из них читать принесет больше вреда, чем пользы» [3].
Совершенно противоположную концепцию выдвинуло революционное правительство во главе с большевистской партией.
Ликвидация безграмотности понималась как важнейшая предпосылка усвоения культуры и знаний, необходимых рабочему классу для начала строительства социалистического общества. Ленин в своем классическом труде, написанном накануне октябрьского восстания, Государство и революция, объяснял, что подавляющее большинство государственных административных функций доступно «всякому грамотному человеку» (курсив добавлен). Всеобщая грамотность является, таким образом, основной предпосылкой рабочего государства, в котором «тогда будет открыта настежь дверь к переходу от первой фазы коммунистического общества к высшей его фазе, а вместе с тем к полному отмиранию государства» [4].
После Октябрьской революции Ленин подчеркивал: «Безграмотный человек стоит вне политики, его сначала надо научить азбуке. Без этого не может быть политики, без этого есть только слухи, сплетни, сказки, предрассудки, но не политика» [ПСС, т. 44, стр. 174].
Быстрое всеобщее распространение грамотности стало ближайшим образовательным приоритетом Советского правительства. Спустя всего три дня после победы большевистского восстания, 29 октября 1917 года (11 ноября по новому стилю), новый народный комиссар просвещения Анатолий Луначарский издал «Обращение к гражданам России», в котором разъяснял:
«Всякая истинно демократическая власть в области просвещения в стране, где царит безграмотность и невежество, должна поставить своей первой целью борьбу против этого мрака. Она должна добиться в кратчайший срок всеобщей грамотности путем организации сети школ, отвечающих требованиям современной педагогики, и введения всеобщего обязательного и бесплатного обучения… Борьба с неграмотностью и невежеством не может ограничиться правильной постановкой школьного обучения для детей, подростков и юношей. Взрослые тоже захотят спастись из унизительного состояния человека, не умеющего читать и писать. Школа для взрослых должна занять широкое место в общем плане народного обучения» [5].
В декабре 1919 года Ленин подписал декрет, озаглавленный «О ликвидации безграмотности среди населения РСФСР».
Сотни тысяч копий декрета были распространены по всей стране. В девяти параграфах декрета разъяснялось: «В целях предоставления всему населению Республики возможности сознательного участия в политической жизни страны Совет Народных Комиссаров постановил: 1) Все население Республики в возрасте от 8 до 50 лет, не умеющее читать или писать, обязано обучаться грамоте на родном или русском языке, по желанию. Обучение это ведется в государственных школах как существующих, так и учреждаемых для неграмотного населения по планам Народного Комиссариата Просвещения».
Комиссариату просвещения было дано право «привлекать к обучению неграмотных в порядке трудовой повинности все грамотное население страны». Для грамотного человека стало уголовным преступлением не научить хотя бы одного безграмотного читать (хотя никто и никогда не привлекался за это к уголовной ответственности). Для неграмотных рабочих рабочий день сокращался на два часа на все время обучения с сохранением заработной платы [cм.: http://istmat.info/node/38891].
В июне 1920 года была создана Всероссийская чрезвычайная комиссия по ликвидации безграмотности (ВЧКЛБ), призванная содействовать практическому осуществлению декрета 1919 года.
Один историк подытожил ее роль следующим образом: «Это был организационный механизм для координации и взаимодействия со всеми другими органами власти и [Коммунистической] партией, а также общественными организациями и ассоциациями. Комиссия включала представителей различных государственных и общественных организаций и имела широкие полномочия и функции; они включали в себя агитационную работу в массах, регистрацию безграмотных, разработку методов обучения и выпуск букварей и других учебников, а также набор учителей и руководителей для осуществления программы» [6].
Решения комиссии были обязательны для исполнения всеми государственными учреждениями и государственными служащими. Она была известна как «ВЧК ликбез», — даже название комиссии подчеркивало ее значение для революции по аналогии с Чрезвычайной Комиссией по борьбе с контрреволюцией и саботажем, созданной для разгрома контрреволюционных попыток свергнуть советское правительство.
ВЧКЛБ была организована при Главном управлении политического просвещения Наркомпроса (Главполитпросвет), который возглавляла Надежда Крупская. Хотя многие буржуазные историки умаляют роль Крупской, описывая ее лишь как жену Ленина, она на самом деле была самостоятельным и имевшим влияние революционером. До революции она некоторое время работала учительницей и глубоко изучала теоретиков педагогики. Ее работы в области образования составляют несколько томов, лишь небольшая часть которых переведена на английский язык.
Тесно сотрудничая с Лениным и Луначарским, Крупская в 1920-е годы выдвинула многие из выдающихся инициатив в области образования для детей и взрослых, которые стали известны среди педагогов во всем мире.
Кампания по повышению грамотности в Красной армии
Чрезвычайная Комиссия по ликвидации безграмотности не начинала свою работу с нуля в 1920 году. Первые большевистские усилия по ликвидации безграмотности происходили в условиях Гражданской войны, после того как контрреволюционные силы, поддерживаемые европейскими и американскими империалистами, повели борьбу против Советского правительства. В центре кампании за овладение грамотой была Красная армия, которая под руководством Троцкого мобилизовала миллионы рабочих и крестьян в 1918–1921 годах на защиту революции.
В 1922 году в речи на торжественном заседании Московского Совета, посвященном 4-й годовщине Красной армии, Троцкий говорил:
«Наша подготовка, — мы об этом говорили не раз, и это подтвердил IX Съезд советов, — есть прежде всего подготовка в солдате революционного гражданина. Необходимо поднять нашу военную молодежь на более высокую ступень и, прежде всего, избавить ее решительно и окончательно от позорного и постыдного пятна безграмотности. В Красной Армии к 1-му мая сего года не должно быть ни одного безграмотного солдата… Вы, Московский Совет, вы, районные Советы, вы, представители заводов и фабрик, вы, усыновившие полки, бригады, школы, — Красная Армия просит вас, Красная Армия ждет от вас, что вы не допустите, чтобы в усыновленной вами большой семье, среди ваших “сыновей” были неграмотные. Вы им дадите учителей, вы поможете им овладеть элементарными техническими средствами, при помощи которых человек может стать сознательным гражданином. Грамота далеко еще не все. Грамота — это только чистые стекла на весь мир, возможность оглядеться, понять, узнать. Эту возможность мы должны дать — и дадим прежде всего» [7].
Немногие детали кампании по распространению грамотности в Красной армии ускользнули от внимания наркома. Например, в январе 1919 года, во время одного из самых тяжелых периодов Гражданской войны, он нашел время, чтобы написать язвительный обзор сборника литературных и политических материалов: «Общеобразовательная секция при Военном Отделе ЦИК выпустила “Первую книгу для чтения”, предназначенную для солдат. Кто составлял эту книгу — не знаю, но ясно вижу, что составлял ее человек, во-первых, не знающий тех, для кого ее составлял, во-вторых, плохо разбирающийся в вопросах, о которых писал, и, в-третьих, плохо знакомый с русским языком. А этих качеств недостаточно, чтобы составить “Первую книгу для чтения” наших солдат» [8].
Обязательное обучение было введено для всех солдат в апреле 1918 года [9]. Учителя, добровольно участвовавшие в кампании по ликвидации безграмотности на фронте, быстро обнаружили, что им приходится отбросить дореволюционные методы обучения. Крупская писала об опыте одной учительницы, Доры Элькиной, бывшей социалистки-революционерки, примкнувшей к большевикам после революции: «Элькина стала учить их, как водится, по учебникам, написанным на основе аналитико-синтетического метода: “Маша ела кашу. Маша вымыла окно. — Как ты нас учишь? — запротестовали красноармейцы. — Что это за сказка с кашей? Кто такая эта Маша? Мы не хотим это читать”» [10].
Элькина сначала пыталась рассказать о том, почему солдаты не могут быть со своими Машами и почему не хватает каши. Но затем она сочинила новую фразу, которая впоследствии была опубликована как вступительная строка новой книги по грамоте, став известной в Советской России как первые слова, прочитанные миллионами научившихся грамоте рабочих и крестьян: «Мы не рабы, рабы не мы».
Элькина и соавторы ее букваря Долой неграмотность в предисловии объясняли связь между приобретением способности к чтению и развитием социалистического сознания: «Мы знаем, что политическая работа не ограничивается разъяснением лозунгов, как преподавание не ограничивается обучением чтению и письму. Но эта книга позволяет нам познакомить ученика и с тем, и с другим. Мы рассматриваем приобретение политической грамотности и обучение чтению как взаимосвязанные цели. Студентов нужно не только обучать образовательным навыкам, но и возбуждать их интерес к общественной жизни. Студенты должны не только занять свое место в обществе как образованные люди, но и вступить в ряды борцов и строителей Советской России» [11].
Другие начинания по борьбе с безграмотностью включали в себе мобилизацию художников и писателей, в том числе Владимира Маяковского, для сочинения букварей, простых и привлекающих внимание начинающего читателя.
Стремясь развить недавно завоеванную грамотность миллионов красноармейцев, Советское правительство выделяло значительные средства, в том числе и драгоценную валюту, на издание материалов для чтения, несмотря на хронический дефицит бумаги, чернил и других издательских средств. Согласно одному обзору деятельности Красной армии, в 1920 году солдаты получили 20 миллионов брошюр, листовок и плакатов, 5,6 миллиона книг и обеспечивались 300–400 тысячами экземпляров газет в день [12].
Ликвидация безграмотности в рабочем классе и крестьянстве
Чрезвычайная Комиссия по ликвидации безграмотности разработала ряд инициатив на заводах и других рабочих местах, направленных на то, чтобы все рабочие, включая только что прибывших из деревни, научились читать.
Центры грамотности или школы (ликпункты — «ликвидационные пункты») были созданы в 1920-е годы по всему Советскому Союзу. Более крупные заводы и предприятия имели свои собственные клубы и читальни. Уже в ноябре 1920 года Чрезвычайная комиссия создала 12 067 центров грамотности, в которых обучалось 278.637 учащихся [13]. В период с 1920 по 1928 год ликбезы посещали в общей сложности 8,2 миллиона человек [14].
В соответствии с директивой ленинского декрета 1919 года рабочим, не умеющим читать и писать, были предоставлены сокращенные смены с полной оплатой за учебный день. Рабочих также поощряли посещать воскресные занятия, проводимые добровольцами. Курсы грамотности часто завершались народными гуляниями, приуроченными к революционным юбилеям, — некоторые рабочие курсы первый семестр заканчивали 21 января (день смерти Ленина в 1924 году), а второй семестр — 1 мая (Первомай) [15].
Курсы грамоты возлагали большие надежды на проходивших обучение рабочих. Чрезвычайная Комиссия по ликвидации безграмотности разъясняла, что 3–4-месячный курс обучения грамоте дает только «ключ» к грамотности, а рабочий, который посещает такой курс в течение двух часов в день, считается только «полуграмотным». Более длительный, 6–8-месячный курс, включающий по крайней мере 6–8 часов обучения каждую неделю, был необходим в качестве предварительного условия для обретения подлинной грамотности [16].
В 1923 году деятельность Чрезвычайной Комиссии была расширена за счет создания общества «Долой безграмотность» — массовой организации, возглавлявшейся Коммунистической партией. К октябрю 1924 года в общество вошло 1,6 миллиона советских граждан. Общество организовывало работу добровольных учителей грамотности, распространяло агитационные плакаты против безграмотности, собирало деньги на издание и распространение брошюр и книг. Оно также проводило регулярные фестивали и праздники грамотности. Одна трехдневная кампания, начавшаяся 1 мая 1925 года, включала в себя организацию спектаклей, проката кинофильмов и другие виды народного искусства, массовые церемонии выпуска окончивших курсы Центра грамотности, организацию «агитационных трамваев», распространение брошюр и популяризацию лозунгов Ленина («во-первых — учиться, во-вторых — учиться и в-третьих — учиться») и Троцкого («Мы создадим густую сеть школ по всей России. Не должно быть безграмотных. Не должно быть невежественных рабочих») [18].
Результаты были неодинаковыми в различных отраслях промышленности на протяжении 1920-х годов. Безграмотность сохранялась на рабочих местах, где было много крестьян, переехавших в города, особенно среди женщин в текстильной промышленности. В других секторах промышленности она была искоренена, в том числе среди металлургов, печатных рабочих и железнодорожников. К концу 1924 года уровень грамотности среди железнодорожников, по разным оценкам, достиг 99 процентов, и все оставшиеся безграмотные были зачислены на курсы центра грамотности. В 1928 году профсоюз железнодорожников разработал планы ликвидации безграмотности среди примерно 93 тысяч супругов и членов семей своих рабочих [19].
Среди крестьян кампания за всеобщую грамотность была более длительной и трудной. Крепостное право было отменено в России всего за 56 лет до Октябрьской революции, а религиозные суеверия и разного рода предрассудки все еще пронизывали крестьянство. Особенно страдали женщины, и они были значительно менее грамотны, чем мужчины во всей бывшей царской империи. В деревнях мальчики обычно получали образование раньше девочек. «Равноправие мужчины и женщины у нас полное — отмечал Троцкий в 1924 году. — Но для того чтобы добраться женщине до тех реальных возможностей, какие имеет у нас даже теперь, при нашей бедности, мужчина, женщине нужно хотя бы уравняться в грамотности с мужчиной. “Женский вопрос” у нас означает поэтому, прежде всего, борьбу с женской безграмотностью» [20].
Первоначальный толчок кампании ликбеза дала демобилизация Красной армии в конце Гражданской войны, когда численность войск сократилась с 5,5 миллиона до 800 тысяч человек. Миллионы грамотных крестьян возвращались в свои деревни и учили членов своих семей читать [21].
В 1920-е годы Советское правительство создало сеть сельских изб-читален по всем углам огромной страны. Уже во время Гражданской войны было создано более 20 тысяч читален, примерно по одному на каждые пять деревень. Когда новая экономическая политика вынудила правительство сократить расходы, их число сначала сократилось. Ограниченные ресурсы сказались на всех аспектах борьбы с безграмотностью. Одна изба-читальня в Тамбовской губернии в 1923 году, например, имела материалы для чтения, состоявшие только из областной газеты, брошюры по политэкономии и копии Азбуки коммунизма [22], книги, написанной Николаем Бухариным и Евгением Преображенским. Сохранялись также трудности в обеспечении достаточного числа образованных библиотекарей для работы в читальнях.
«Цель читальных залов — сделать чтение газеты остро ощущаемой потребностью каждого бедняка и середняка, — поясняла Крупская. — Их должно тянуть к газете, как пьяного к вину. Если читальный зал сможет сделать это, он сделает великое дело» [23].
Однако эти читальни делали нечто больше, чем просто предоставили доступ к газетам. Они стали носителями грамотности и культуры, разрушая изоляцию и отсталость традиционной крестьянской жизни. Опрос, проведенный в декабре 1925 года, показал, что в читальнях собиралось 6392 «общественно-политических кружка», насчитывавших 123 тысячи членов. Еще более многочисленными были «кружки агрономии» (7 тысяч кружков и 136 тысяч членов) и «драматически-театральные кружки» (9400 кружков и 185 тысяч членов) [24].
Для повышения уровня обучения чтению и письму использовались новые технологии. Там, где клуб-читальня мог позволить себе приобрести радиоприемник, посещаемость резко возрастала, и в некоторых областях даже приходилось ограничивать по дням доступ к ним различных группы людей. Кроме того, к апрелю 1926 года 976 групп кинопроката посещали по 20 деревень каждый месяц. Один историк объясняет: «Грамотные крестьяне выступали перед началом фильма и использовали прокат как стимул для создания спроса на дополнительную информацию из книг» [26].
Обучение детей грамоте
Ограниченные финансовые ресурсы негативно влияли на советскую кампанию по ликвидации безграмотности. Большевики создали рабочее правительство в октябре 1917 года с расчетом на то, что оно будет первым выстрелом мировой революции. С нетерпением ожидали распространения революции на передовые капиталистические страны, начиная с Германии и других европейских центров, — не в последнюю очередь по причине необходимости преодоления экономической отсталости России путем совместного использования финансовых ресурсов и промышленной техники. В Германии, однако, в 1918–1919 годах и снова в 1923 году революционные потрясения закончились буржуазной контрреволюцией. Не удались также восстания рабочего класса в других европейских странах.
Огромная экономическая отсталость России усугублялась последствиями Гражданской войны и давлением империалистов. В 1921 году Чрезвычайная Комиссия по ликвидации безграмотности выпустила брошюру с пояснениями по поводу краткосрочных курсов обучения грамоте, одна глава которой называлась «Как жить без бумаги, карандашей и ручек» [27].
Нищета и дефицит особенно сказались на развитии советской школьной системы в этот период. Один американский педагог, посетивший СССР в 1925 году, так описывал ситуацию: «Трудно было бы найти более скудное оборудование, чем то, которое присутствовало во многих советских учреждениях. Здания старые. Скамейки изношены. Классные доски и книги отсутствуют. Учителям и другим работникам образования плохо платят — иногда месяцами. Только около половины детей школьного возраста в Советском Союзе могут быть размещены в школах. По оценкам Народного комиссара просвещения Луначарского, в настоящее время в Союзе не хватает 25 тысяч учителей. Даже если бы эти учителя были, не хватило бы комнат, где разместить детей. Наверное, нет такой большой страны в Европе, где условия образования физически хуже, чем в Советском Союзе» [28].
Несмотря на эти огромные трудности, Советский Союз в то время разработал самые инновационные и прогрессивные в мире подходы к преподаванию и обучению.
Закон «Об образовании», принятый в октябре 1918 года, отменил старую церковно-административную систему образования, ориентированную на царскую элиту, и выдвинул принцип бесплатного доступа к светскому образованию, от начального до высшего, основанного на концепции «единой трудовой школы». Один историк пояснял, что этот закон отражал консенсус, существовавший в Народном комиссариате просвещения относительно «школьной системы со следующими особенностями: единый тип школы, объединенная трудовая школа, обеспечивающая девятилетнее политехническое образование, а также обувь, одежду, горячие завтраки, медицинское обслуживание и учебные материалы бесплатно для всех детей независимо от пола или социального происхождения; малый объем домашних заданий или вообще без них; без стандартных учебников, перехода из класса в класс или выпускных экзаменов или отметок; общественно-полезные упражнения как часть стандартной учебной программы (уход за общественными парками, кампании против различных социальных бед — от безграмотности до религии и алкоголя); изучение и практика труда — от моделирования в ранних классах до работы в школьном магазине или участке во время обучения в более поздних классах, возможно, даже практика на фабрике для старшеклассников; и самоуправление, чтобы прийти к школе, в которой общественность, родители и ученики играли бы жизненно важную роль» [29].
Несмотря на то, что не все эти ориентиры были немедленно достигнуты, учитывая нехватку материалов, Советский Союз все же стал лабораторией педагогического эксперимента.
«Наша социалистическая страна стремится к примирению физического и умственного труда, что только и может привести к гармоническому развитию человека, — объяснял Троцкий в одном выступлении в 1924 году. — Такова наша программа. Но программа дает на этот счет только общие директивы, там нарисован указательный палец — “вот тебе общее направление пути!”, — но программа не говорит, как достигнуть этого объединения практически, и не может этого сказать, потому что никто не мог, да и сейчас не может, предвидеть, в каких условиях во всех странах и в каждой отдельной стране, какими путями будет складываться социализм, каково будет состояние хозяйства, какими методами будет воспитываться молодое поколение, именно в смысле сочетания физического и умственного труда. В этой области, как и во многих других, мы пойдем и уже теперь идем путем опытов, поисков, экспериментов, зная только общее направление пути к цели: возможно правильному сочетанию физического и умственного труда» [30].
Обучение детей грамоте существенно изменилось во многих школах после революции. Царская система была приспособлена к тому меньшинству детей, которые вообще имели к ней доступ, и отличалась авторитарными методами зубрежки, когда грамматика и другие аспекты процесса чтения и письма преподавались без какой-либо связи с другими аспектами учебной программы, не говоря уже об окружающей среде и интересах ребенка.
В сравнении с этим советские школы были нацелены на принятие интегрированной учебной программы и обучение чтению и письму посредством взаимодействия с обществом и природным миром и их изучения. Крупская внедрила подходы, разработанные прогрессивными американскими педагогами конца XIX — начала XX веков, и развила их на основе марксистского понимания человеческого общества и производственного процесса. Это стало известно как «комплексный метод» образования, когда учителя планировали обучение детей грамоте и счету в рамках трех «комплексов» — природы, труда и общества. Поощрялись самые тесные связи между школой и обществом, частые экскурсии и исследовательские проекты на соседних фабриках или фермах.
Крупская поясняла: «Первый этап [школы] направлен на то, чтобы дать детям наиболее необходимые навыки и знания для трудовой деятельности и культурной жизни, пробудить их интерес к окружающему… Не следует забывать, что язык и математика должны играть чисто функциональную роль на первом этапе. Их изучение как отдельных отраслей знания на первом этапе преждевременно. Поэтому изучение родного языка и математики должно носить современный характер, тесно связанный с наблюдениями и деятельностью ребенка» [31].
Американский журналист Уильям Генри Чемберлин писал о развитии советского образования в 1920-е годы:
«В начальных и средних советских школах можно найти самые поразительные и новые образовательные эксперименты… Полностью отброшены старомодные методы преподавания, когда каждый предмет помещался в герметичный отсек и преподавался отдельно… Я был свидетелем практического применения этого [комбинированного] метода в московской школе имени Калинина. Тема называлась “город Москва”. Урок истории был основан на событиях прошлого в жизни города. Некоторые географические идеи были привиты тем, что детей водили на Москву-реку и показывали им, что такое острова, берега, полуострова и т.д. Арифметика имела свою особенность, когда дети выходили на улицу, чтобы измерить ближайший к школе квартал и произвести различные вычисления относительно его отношения к городу в целом… Время от времени они посещали заводы, музеи и исторические памятники. Чисто схоластический метод — это анафема в советской педагогике. Делается все возможное, чтобы дать ученикам какое-то конкретное и зримое представление о том, что они изучают» [32].
1930-е годы и последствия сталинизма
Изоляция Советского государства, ставшая следствием поражений рабочего класса в Западной и Центральной Европе в годы после Первой мировой войны, наряду с огромной бедностью и социальным неравенством в стране, породила новую бюрократическую касту. В начале 1920-х годов этот привилегированный социальный слой становился все более самодовольным и консервативным и поддержал Иосифа Сталина, когда тот выдвинул в 1924 году националистическую перспективу «социализма в одной стране».
Эта концепция была прямо направлена против теории перманентной революции, которую Троцкий развил в период после революционных потрясений 1905 года в России, и на основе которой большевистская партия захватила власть в 1917 году. Троцкий пришел к выводу, что задачи демократической революции в России, включая ликвидацию царизма и всех пережитков феодальной отсталости, могут быть решены только путем проведения социалистической революции во главе с рабочим классом. Рабочие возглавят революцию и, придя к власти, как правильно предвидел Троцкий, будут вынуждены обратить в государственную собственность ключевые элементы экономики и ввести социалистические меры, включая государственное планирование. Однако, учитывая тяжелую экономическую отсталость России, победа революции, в конечном счете, зависела от ее развития на международном уровне, прежде всего в передовых капиталистических странах.
Бюрократия стала идентифицировать теорию перманентной революции и борьбу за мировую социалистическую революцию в качестве угрозы своим интересам. Троцкий писал в своей автобиографии: «“Не все же и не всегда для революции, надо и для себя”, — это настроение переводилось так: “Долой перманентную революцию!” Протест против теоретической требовательности марксизма и политической требовательности революции постепенно принимал для этих людей форму борьбы против “троцкизма”» [33].
Троцкий и Левая оппозиция повели решительную и принципиальную кампанию в защиту революции и ее интернационалистической перспективы. Сталинистская бюрократия ответила яростной кампанией клеветы, исторических фальсификаций, фракционных маневров и жестоких государственных репрессий. Крупская, которая до капитуляции перед Сталиным ненадолго присоединилась к оппозиции, отмечала в 1926 году, что если бы Ленин был жив, то он сидел бы в тюрьме. После того как в 1927 году Левая оппозиция организовала демонстрации в рамках официальных шествий в честь 10-летия Октябрьской революции в Москве и Ленинграде, развернув знамена в защиту советской демократии и интернационализма, сталинисты исключили Троцкого и других оппозиционеров из Коммунистической партии и отправили их в ссылку. В 1929 году Троцкий был выслан из СССР и убит в Мексике в 1940 году, спустя два года после того, как он основал Четвертый Интернационал.
Сталинистская контрреволюция, как и во всех других областях культуры, оказала разрушительное влияние на образование и педагогику.
Луначарского вытеснили из Наркомпроса в 1929 году. Институт марксистской педагогики им. Маркса-Энгельса был расформирован в 1932 году. В том же году Станислав Шацкий был отстранен от должности руководителя «Первой опытной станции» — сети прогрессивных детских и взрослых образовательных центров, которая также служила базой для подготовки учителей. Шацкий тесно сотрудничал с Крупской в 1920-е годы, и его школьную сеть посещали многие ценившие ее западные педагоги, в том числе американский философ и педагог Джон Дьюи. Сталинский режим в 1930-е годы возвысил в качестве главного народного просветителя Антона Макаренко, ранее никому не известного администратора, управлявшего колониями для беспризорных детей под надзором тайной полиции ГПУ. Эти колонии были учебными лагерями военного типа, где воспитанники делили свое время между трудом на сборочных линиях, производя дрели и фотоаппараты, и учебой в классных комнатах.
В начале 1930-х годов ряд постановлений ЦК и правительственных указов осудили «эксперименты» в образовании, запретили комплексный метод, фактически отменили методы политехнизма, а также студенческую демократию — в пользу власти директоров и учителей, ввели обязательную школьную форму и упразднили школьную автономию в пользу централизованного государственного контроля [34]. Качество работы учителей стало оцениваться на основе индивидуальных оценок их учеников, были снова введены проходные экзамены для школьников, переходящих в следующий класс. Авторитаризм вновь пропитал все аспекты системы образования. Для каждой начальной и средней школы были изданы «Правила поведения». Они включали в себя требования к ученикам «беспрекословно подчиняться указаниям директора и учителей школы»; вставать, когда входит или выходит учитель или директор; стоять по стойке смирно, отвечая учителю; садиться только с разрешения учителя; поднимать руку, если ученик хочет ответить на вопрос.
В своей выдающейся работе Преданная революция 1936 года Троцкий отмечал, что новое поколение в Советском Союзе рождается «под невыносимым и все возрастающим гнетом правящего слоя, того самого, который, согласно официальной фикции, совершил великий переворот. На заводе, в колхозе, в казарме, в университете, в школе, даже в детском саду, если не в яслях, главными доблестями человека объявляются: личная верность вождю и безусловное послушание. Многие педагогические афоризмы и прописи последнего времени могли бы казаться списанными у Геббельса, если б сам он не списал их в значительной мере у сотрудников Сталина» [35].
Сталинистская контрреволюция неизбежно отрицательно сказалась на кампании за всеобщую грамотность.
В тот самый момент, когда Советский Союз стоял на грани полного искоренения безграмотности, сталинский режим начала неустанно распространять ложь и исторические фальсификации. «Большая ложь» сталинизма — что Сталин олицетворял собой преемственность ленинского руководства большевистской партией, а Троцкий и теория перманентной революции были врагами рабочего класса, — приняла чудовищные размеры во время чисток и показательных процессов 1936–1938 годов. Практически все соратники Ленина и Троцкого, кроме самого Сталина, были обвинены в том, что они шпионы, фашисты или провокаторы. Исторические фальсификации были институционализированы в школах, университетах и партийных учебных заведениях, и любой учитель или студент, который возражал против грубой лжи режима, подлежал тюремному заключению или казни.
В таких условиях развитие подлинной грамотности — что следует понимать не просто как способность читать слова на странице, а как критическое отношение к тексту, — стало практически невозможно.
Одни историк отметил, что кампании 1930-х годов «привели к резкому повышению уровня грамотности в национальном масштабе, но в ущерб подлинному образованию, как его понимал Ленин. Главная цель была экономической, а не культурной — как можно быстрее создать малообразованную массовую рабочую силу для выполнения пятилетних планов» [36].
Крупская, несмотря на свое приспособление к сталинистскому режиму, признавала, что работа по пропаганде грамотности в конце 1920-х — начале 1930-х годов «помогла миллионам людей научиться читать и писать, но полученные знания были самыми элементарными. Один из опросов показал значительное сокращение во времени, которое рабочие уделяли чтению в 1930-е годы. Между 1923 и 1939 годами среднее время, которое городской рабочий посвящал чтению газет каждую неделю, сократилось с 2,3 до 1,8 часа, а время на чтение книг и периодических изданий сократилось с 2,1 до 1,0 часа [38].
Сталинизм также повлиял на работу по распространению грамотности среди нерусских национальностей, составлявших около половины населения Советского Союза. Некоторые национальности вообще не знали грамоты до Октябрьской революции, а в других уровень грамотности был очень низким. В 1920-е годы, чтобы дать возможность людям стать грамотными на своем родном языке, советские лингвисты, как говорится в одном из отчетов, «составили схемы и кодифицировали алфавиты, грамматики и словари для целого спектра северокавказских, тюркских и финно-угорских народов». Кроме того: «Наркомпрос создал и оборудовал десятки академических институтов (Центральный институт живых восточных языков, Институт востоковедения, Всесоюзное объединение востоковедов, Коммунистический университет трудящихся Востока) для подготовки лингвистических исследований. Были созданы алфавиты, словари, учебники, воспитаны кадры для работы на восточных и родных языках» [39].
Нагнетание сталинизмом великорусского шовинизма препятствовало этим инициативам — в 1930-е годы кириллица была навязана тем национальностям, которые ранее освоили использование латиницы. Некоторым недавно обученным рабочим и крестьянам пришлось заново учиться читать на кириллице. Кроме того, начиная с 1938 года, в школах стало обязательным изучение русского языка.
Несмотря на эти сталинистские препятствия на пути распространения грамотности, число людей, умевших читать и писать, значительно выросло в 1930-е годы. Анализ Троцкого показал, что бюрократическая каста узурпировала политическую власть рабочего класса в Советском Союзе, но сохранила государственную монополию на внешнюю торговлю и государственную собственность на средства производства. СССР оставался рабочим государством, хотя и сильно переродившимся. В итоге, государство могло планировать и распределять огромные ресурсы в рамках кампании по ликвидации неграмотности.
Обеспечение рабочих и крестьян основам грамотности было важнейшей предпосылкой индустриализации. Сталинская индустриализация и насильственная коллективизация крестьянства, резко осужденная Троцким и Левой оппозицией за ее беспричинно жестокий и безрассудный характер, привели к резкому росту городского населения Советского Союза. Насильственная коллективизация, хотя и оказав разрушительное экономическое воздействие, позволила обучать грамоте теперь уже более концентрированное крестьянское население. Комсомол был мобилизован, чтобы помочь кампании грамотности в деревне. В период с 1931 по 1933 год 50 тысяч комсомольцев преподавали в школах, хотя большинство из них, как и других молодых учителей, не обладали никакой формальной квалификацией [40].
Увеличилось число рабочих, посещающих курсы центров грамотности. В 1930-е годы значительные ресурсы были направлены на обеспечение всеобщего школьного образования для детей. Между 1927 и 1932 годами число школьных учителей удвоилось, увеличившись на 230 тысяч человек. Число учащихся начальной школы (1–7 класс) выросло с 11 миллионов в 1927–1928 годах до 21 миллиона в 1932–1933 годах, причем 8 миллионов из них учились в начальных классах сельских школ. Один историк отмечал, что это «увеличение на 8 миллионов в сельских школах превысило весь охват начальной школой в Российской империи в 1914 году» [41].
Заключение
Перепись населения СССР в 1939 году показала, что неграмотность к тому времени была полностью преодолена, и это всего через 22 года после Октябрьской революции. Среди лиц в возрасте от 9 до 49 лет грамотными были 87,4 процента всего населения СССР. Уровень грамотности оставался выше в городах, чем в сельской местности, и выше среди мужчин, чем женщин. Уровень грамотности городских мужчин составлял 97,1 процента, а городских женщин — 90,7 процента. Некоторые из самых выдающихся успехов в ликвидации безграмотности были зафиксированы в нерусских советских республиках. Например, в центрально-азиатской Туркменской ССР уровень грамотности вырос с менее чем 8 процентов, по переписи 1897 года, до 78 процентов в 1939 году [43].
Кампания по распространению грамотности заложила основу для глубоко культурного характера советского общества. Несмотря на цензуру и репрессии сталинистского режима, советское население уважало литературу, поэзию и искусство. Более того, кампания по распространению грамотности также сыграла, несомненно, положительную роль в войне против нацистской Германии в 1941–1945 годах, в результате которой погибло 27 миллионов советских граждан. Десятки миллионов советских мужчин, призванных в армию в 1941–1945 годах, а также мужчины и женщины, работавшие на военных заводах, были способны следовать письменным инструкциям. Массовая мобилизация всего населения на борьбу с фашизмом, скорее всего, обошлась бы намного дороже, если бы не было достигнуто почти всеобщей грамотности.
С сегодняшней точки зрения советская кампания по ликвидации неграмотности остается выдающимся достижением. Мировой кризис капитализма несет с собой усиленное наступление на государственное образование и на возможности рабочего класса в его доступе к культуре. В Соединенных Штатах и других странах пандемия коронавируса используется в качестве предлога для сокращения расходов на государственное образование. Хроническая нехватка ресурсов для государственных школ по всему миру, в том числе в передовых капиталистических странах, наряду с ужасающими условиями труда учителей и предписываемыми сверху реакционными педагогическими методами, грозит лишить молодое поколение права на приобретение подлинной, критически значимой грамотности. Нет сомнения, что среди финансовых олигархов и их политических наемников бытуют такие же представления, как и у царского министра просвещения XIX века, когда грамотность и знания для рабочей молодежи считались опасной вещью, которую лучше всего строго ограничивать.
Защита всеобщей, высококачественной грамотности, равно как и защита всех других аспектов человеческой культуры, снова становится исключительной задачей социалистического движения.
Примечания:
1] Ben Eklof, “Russian Literacy Campaigns 1861-1939,” in R.F. Arnove and H.J. Graff (eds.) National Literacy Campaigns: Historical and Comparative Perspectives (p. 141). Springer, 1987.
[2] Roger Pethybridge, The Social Prelude to Stalinism. Palgrave Macmillan, 1974, p. 134.
[3] Цит. по книге: Theresa Bach, Educational Changes in Russia. US Government Printing Office, 1919, p. 4.
[4] Ленин В., ПСС, 5-е изд-е, т. 33, стр. 101, 102.
[6] H.S. Bhola, Campaigning for Literacy: Eight National Experiences of the Twentieth Century.
UNESCO, 1984, pp. 44–45.
[7] Троцкий Л., Как вооружалась революция, том 3, кн. 2, стр. 53–54.
[8] Троцкий Л., «Первая книга для чтения»; см.: http://www.magister.msk.ru/library/trotsky/trotl946.htm.
[9] Pethybridge, The Social Prelude to Stalinism, op. cit., p. 110.
[10] Цит. по.: V. Protsenko, “Lenin’s Decrees on Public Education.” Soviet Education, vol. 3 no. 3, 1961, p. 59.
[11] Цит. по.: I.V. Glushchenko, “The Soviet Educational Project: The Eradication of Adult Illiteracy in the 1920s–1930s.” Russian Social Science Review, vol. 57 no. 5, September–October 2016, p. 389.
[12] Jeffrey Brooks, “Studies of the Reader in the 1920s.” Russian History, vol. 9 nos. 2/3, 1982, p. 189.
[13] Peter Kenez, The Birth of the Propaganda State: Soviet Methods of Mass Mobilisation, 1917-1929. Cambridge University Press, 1985, p. 82.
[14] Ibid., p. 157.
[15] Charles E. Clark, “Literacy and Labour: The Russian Literacy Campaign within the Trade Unions, 1923-27.” Europe-Asia Studies, vol. 47 no. 8, December 1995, p. 1,332.
[16] Ibid., p. 1,328.
[17] Kenez, The
Birth of the Propaganda State, op. cit., p. 154.
[18] Ibid., p. 161.
[19] Clark, “Literacy and Labour,” op. cit., p. 1,330.
[20] Троцкий Л., «Ленинизм и библиотечная работа».
[21] Eklof, “Russian Literacy Campaigns 1861-1939,” op. cit., p. 133.
[22] Alexandre Sumpf, “Confronting the Countryside: The Training of Political Educators in 1920s Russia.” History of Education, vol. 35 nos. 4-5, p. 479.
[23] Цит. по.: Bradley Owen Jordan, Subject(s) to Change: Revolution as Pedagogy, or Representations of Education and the Formation of the Russian Revolutionary. PhD thesis, University of Pennsylvania, 1993, p. 211.
[24] Charles E. Clark, “Uprooting Otherness—Bolshevik Attempts to Refashion Rural Russia via the Reading Rooms of the 1920s.” Canadian Slavonic Papers, vol. 38 nos. 3/4, September-December 1996, p. 328.
[25] Ibid., p. 324.
[26] Pethybridge, The Social Prelude to Stalinism, op. cit., p. 159.
[27] Eklof, “Russian Literacy Campaigns 1861-1939,” op. cit., p. 133.
[28] Scott Nearing, Education in Soviet Russia. International Publishers, 1926, p. 13.
[29] Larry E. Holmes, “Soviet Schools: Policy Pursues Practice, 1921-1928.” Slavic Review, vol. 48 no. 2, Summer 1989, p. 235.
[30] Троцкий Л., «Несколько слов о воспитании человека».
[31] Цит. по.: John T. Zepper, “N. K. Krupskaya on Complex Themes in Soviet Education.” Comparative Education Review, vol. 9 no. 1, February 1965, p. 34.
[32] William Henry Chamberlin, Soviet Russia: A Living Record and a History. 1930, available here: https://www.marxists.org/archive/chamberlin-william/1929/soviet-russia/ch12.htm.
[33] Троцкий Л., Моя жизнь: Опыт автобиографии. М.: Панорама, 1991, с. 479.
[34] Jon Lauglo, “Soviet Education Policy 1917-1935: From Ideology to Bureaucratic Control.” Oxford Review of Education, vol. 14 no. 3, 1988, pp. 294-295.
[35] Троцкий Л., Что такое СССР и куда он идет? [Преданная революция].
[36] Цит. по книге: Pethybridge, The Social Prelude to Stalinism, op. cit., p. 176.
[37] Ibid.
[38] Eklof, “Russian Literacy Campaigns 1861-1939,” op. cit., p. 143.
[39] Michael G. Smith, Language and Power in the Creation of the USSR, 1917-1953. Mouton de Gruyter, 1998, p. 71.
[40] Sheila Fitzpatrick, Education and Social Mobility in the Soviet Union 1921-1934. Cambridge University Press, 1979, p. 174.
[41] Eklof, “Russian Literacy Campaigns 1861-1939,” op. cit., p. 142.
[42] Ibid.
[43] John Dunstan, Soviet Schooling in the Second World War. Macmillan Press, 1997, p. 19.