В начале этого месяца, в рамках продолжающихся усилий по расовой интерпретации любого аспекта человеческого существования, издание New York Times Magazine опубликовало статью редактора журнала Harpers Рэйчел Позер. Вышедшая под названием «Он хочет спасти классику от “белизны”. Может ли тема выжить?», статья посвящена работам Дана-эль Падильи Перальты (Dan-el Padilla Peralta), профессора классической истории и литературы Принстонского университета, одержимого вопросом расы. Падилья придерживается мнения, что его дисциплина — изучение истории и культуры древней Греции и Рима — является основой концепции «белизны» (whiteness); и ее надо упразднить.
Область «классических исследований» в первую очередь связана с «греко-римским миром». Это понятие объединяет ряд обществ, история которых охватывает примерно тысячелетие — с момента образования греческих городов-государств около 600 года до н. э. и до распада западной части Римской империи в V веке н. э. Классическая культура сыграла важную роль в развитии современного общества. На протяжении веков к ней апеллировали правящие классы Европы и Америки, но также и те, кто бросал вызов существующим правителям.
Римское завоевание, распространившееся с Апеннинского полуострова, начиная с III века до н. э., объединило многие народы древней Европы, Западной Азии и Северной Африки и создало доминирующую культуру, говорившую на двух ныне вымерших языках — древнегреческом (родоначальнике современного греческого) и латинском (родоначальнике итальянского, французского, испанского, португальского и румынского). Специалисты в области «классических исследований» обычно учатся читать на обоих этих языках и изучать литературу, написанную на них, а иногда и на других значимых языках того периода, включая финикийский, шумерский, арамейский и древнееврейский. Эта область тесно связана с археологией мест, где жили греки и римляне, а также с изучением истории, государственного устройства и многих проявлений религии и искусства — живописи, скульптуры, литературы, эпических поэм, драмы и комедии, — которыми заслуженно прославилась греко-римская цивилизация.
Падилья, доминиканец [остров в Карибском море] по происхождению, вырос в нищете, как рассказывает Позер в краткой биографии, и одно время жил в приюте для бездомных в Нью-Йорке. Он поступил в элитную среднюю школу, получил стипендию, а затем поступил в Принстон, где стал одним из немногих чернокожих, изучавших классику. Развивая академическую карьеру, Падилья сначала изучал римское рабство, но вскоре начал сомневаться в его легитимности. То, что для многих является самым эмансипирующим аспектом изучения древнего мира — вызов чьему-либо представлению о собственном времени и пространстве, — Падилья оценивает как неприемлемую угрозу. Ученый «почувствовал, что его стремление к классике вытеснило другие стороны его личности», с тревогой пишет Позер.
Собравшись для будущего боя, Падилья посвятил всю свою последующую карьеру тому, чтобы полностью изменить предполагаемую «белизну» классики, навязав ей критическую расовую теорию, — в том числе и академическим кругам в целом. В Принстоне Падилья в прошлом году возглавил крестовый поход с требованием ввести расовые квоты для всех уровней персонала и сформировать административный наблюдательный совет, который будет выявлять «микроагрессии» и «контролировать расследование и наказание расистского поведения, инцидентов, исследований и публикаций». Падилья безразличен к последствиям такой инквизиции для академической свободы, трудовых прав и даже свободы слова. «Я не рассматриваю такие вещи, как свобода слова или обмен идеями, как самоцель», — говорит он Рэйчел Позер.
Падилья применяет столь же агрессивные меры в отношении предмета своих исследований. «Демонтаж властных структур, — пишет он, — потребует написания совершенно новой истории античности, а также относительно того, кто мы сегодня». Если классика с ним не согласна — и как объект изучения, и как период истории, — она должна быть уничтожена. Позер одобрительно пишет, что «если классика не выдержит его испытания, Падилья и другие готовы отказаться от нее». Автор статьи в Times считает, что пришло время «выбросить классику» (get rid of the classics), — эта формулировка три раза появляется в ее статье.
Откровенно говоря, это риторика привилегированной, высокомерной и самодовольной элиты. Можно спросить, многие ли недавние выпускники вузов вообще знакомы с Фукидидом или Плутархом? На самом деле подавляющее большинство американских студентов — независимо от их расовой принадлежности — практически не имеют доступа к изучению классической античности. Политики почти полностью вычистили гуманитарные науки из государственных школ. Колледжи и университеты также переориентировали ресурсы на программы «профессиональной подготовки». Строгое классическое образование, отличительная черта университетского гуманитарного образования XIX века, исчезло. Даже в качестве потенциальной области изучения классика существует во все меньшем числе элитных колледжей и университетов, таких как Принстон, с высоты которого самодовольный Падилья извергает свои молнии.
Используя типичный для Times метод, статья Позер основана на грубой, почти комичной амальгаме. Она отмечает, что попытка этой области избавиться от своей «навязанной самим себе репутации элитарного предмета, в подавляющем большинстве преподаваемого и изучаемого белыми людьми», приобрела новую «актуальность», потому что ее якобы взяли на вооружение крайне правые. Доходя до абсурда, Позер отмечает, что некоторые из участников фашистского марша «Объединенных правых» (Unite the Right rally) в 2017 году в Шарлотсвилле, штат Вирджиния, несли символы древнеримского государства наряду с антисемитскими, и что на неонацистском сайте Stormfront размещен символ афинского Парфенона.
Затем, отталкиваясь от нелепых ссылок ультраправых на греко-римское наследие, Позер без всякой иронии соглашается с точкой зрения Падильи, согласно которой «классика сыграла важную роль в изобретении “белизны”, а также в ее сохраняющемся господстве». Фашисты не станут возражать!
Предположения Позер (и Падильи) о реакционном и расистском характере изучения классики многократно и без доказательств навязываются читателю. Позер утверждает, например: «К 2015 году, когда Падилья вступил в Колумбийское общество стипендиатов в качестве постдокторанта, классицисты уже не являлись апологетами древнего рабства». А когда классицисты были «апологетами» античного рабства?
Верно, что южные плантаторы в годы, предшествовавшие Гражданской войне, обращались к примеру рабовладельческих обществ Греции и Рима, чтобы оправдать свое порабощение чернокожих. Но они точно так же и для той же самой цели использовали Библию. На протяжении веков в Европе и Америке мнения по вопросу о рабстве расходились. Представление плантаторов о том, что греческое и римское использование рабского труда представляло собой более высокую мораль, было, во всяком случае, разбито вместе с Конфедерацией в 1865 году.
Падилья близок к тому, чтобы обвинить греков и римлян в расизме. Он, кажется, возмущен «искажениями и пробелами в архивах» и размышляет о том, что «когда люди думают о классике, я бы хотел, чтобы они думали о народах разного цвета кожи». Конечно, Падилья знает, что в эпоху древнего Средиземноморья не существовало понятия биологической расы или расы по цвету кожи. Он выбирает другую тактику. Вместе с Позер он настаивает на том, что последующая история Европы делает изучение классической литературы частью опасной расистской традиции.
Позер гневно клеймит Просвещение, течение мысли XVIII века, которое вело борьбу против феодального абсолютизма и антинаучного авторитета религии. Мыслители Просвещения, такие как Дени Дидро и Жан-Жак Руссо, были теми, «кто во Франции готовил умы людей к грядущей революции», как сказал Фридрих Энгельс. В знаменитой Энциклопедии Дидро нет разговоров о «расе», а упоминания о «неграх» предполагают, что цвет кожи может изменяться.
Но для сторонников расистского взгляда на историю Просвещение было поистине худшим из времен. Позер и Падилья утверждают, что именно Просвещение «создало иерархию, где “белые” Греция и Рим были наверху, а все остальные внизу».
Позер, конечно, вынуждена признать, что революционеры, в том числе черные революционеры на Гаити в 1791 году, черпали вдохновение в фигурах греческого и римского мира. «Поколения интеллектуалов, среди которых были феминистки, гомосексуалисты и чернокожие ученые, видели в классических текстах нечто о самих себе, вспышки признания, которые содержали своего рода обещание освобождения», — пишет она.
Но Позер всегда возвращается к тому, чтобы ассоциировать классику с расой. «Классика и “белизна” — это кости и сухожилия одного и того же тела. Они выросли тесно связанными вместе и, возможно, должны умереть вместе», — говорит она, перефразируя Падилью.
«Язык, который используется, — продолжает Позер, — для описания классической античности в современном мире — классическая традиция, завещанное нам наследие, — содержит в себе идею особого, квазигенетического отношения». Исследователи в области классической традиции ищут влияние Греции и Рима на всю мировую культуру, начиная от арабской философии, где это влияние постоянно присутствовало, и заканчивая тибетской поэзией.
Статья Позер, в духе с ныне дискредитированным «Проектом 1619» газеты New York Times, стремится навязать прошлому современную одержимость расой с ее псевдоинтеллектуальными понятиями, такими как «белизна». Это грубо-прямолинейный инструмент, нацеленный в данном случае на важнейшую отрасль мировой литературы, истории и философии.
Расовая тенденция имеет материальные корни в современных социальных условиях, особенно в стремлении верхушки среднего класса к особым привилегиям в условиях ужасающей нищеты для подавляющего большинства всех рас во всем мире. Но она стала возможной благодаря десятилетиям подавления марксизма как в рабочем классе, так и в сфере изучения литературы и истории.
Основоположники научного социализма Карл Маркс и Фридрих Энгельс, как и большинство образованных людей XIX века, изучали классику. Оба они были весьма сведущи в истории и литературе Греции и Рима. Изучая развитие классового общества, они смогли поместить греко-римский мир в более широкий контекст мировой истории. Докторская диссертация Маркса была посвящена античной философии, и он ради удовольствия читал пьесы Эсхила, основателя трагической драмы, в оригинале на древнегреческом языке.
Под влиянием марксизма миллионы простых людей в XIX и XX веках понимали, что путь к социализму подготавливается капитализмом посредством создания им мирового хозяйства, чрезвычайного развития производительных сил и, в особенности, путем формирования им международного рабочего класса. Это были непосредственные предпосылки для создания равного в социальном смысле общества. Но развитие капитализма, в свою очередь, базировалось на предыдущих достижениях.
Как выразился Энгельс, выступая против предшественников Падильи, которые морализировали против рабства в греческом и римском мире: «Без рабства не было бы греческого государства, греческого искусства и греческой науки; без рабства не было бы и Римской империи. А без того фундамента, который был заложен Грецией и Римом, не было бы и современной Европы. Нам никогда не следовало бы забывать, что всё наше экономическое, политическое и интеллектуальное развитие имеет своей предпосылкой такой строй, в котором рабство было в той же мере необходимо, в какой и общепризнано. В этом смысле мы вправе сказать: без античного рабства не было бы и современного социализма» [Анти-Дюринг // Маркс К., Энгельс Ф., Сочинения, изд-е 2-е, т. 20, с. 185–186].
Иными словами, социализм может быть построен только на полном усвоении достижений более ранних обществ не только в экономическом, но и в культурном отношении. Капитализм уже продемонстрировал это. Начиная с XIV века, в период, который позже назвали Ренессансом, зарождающаяся буржуазия возродила технологические и интеллектуальные достижения Греции и Рима, что стало возможным отчасти благодаря сохранению этих достижений арабскими учеными. Произведения Данте и Мильтона немыслимы без достижений великого римского поэта Вергилия, автора Энеиды, которую оба поэта знали досконально; развитие Шекспиром отчетливо выраженной буржуазной трагедии могло возникнуть только на основе античной трагедии Софокла и Еврипида.
В этом процессе была определенная идеологическая составляющая. Поднимающийся класс капиталистов укрепился против своих феодальных хозяев, опираясь на историю античных социальных конфликтов в Греции и Риме, в том числе на их борьбу по отмене монархии и за установление демократических прав. Произведения искусства, от скульптуры до поэзии, имели объективное содержание в изображении действительности, и это помогало учить буржуазию в ее революционной фазе думать, чувствовать и действовать. Буржуазная культура разнесла это наследие по всем уголкам мира, где оно стало частью фундамента мировой культуры. Беллетристический роман, например, который теперь сочиняют во всех странах мира, чтобы выразить жизнь в художественной форме, появился только в результате сложного развития, включавшего для Британии и Франции греческие и римские примеры.
Для марксистов вопрос никогда не стоял в восхвалении или осуждении греко-римского мира. Удивительные подвиги той эпохи были выражением высочайшей материальной культуры, которая могла быть достигнута при существовавшем тогда способе производства. Не менее важно и то, что падение греко-римского мира показало, что социальные порядки, цивилизации и даже целые исторические эпохи рушатся при определенных условиях. Этот урок глубоко врезался в сознание нашего времени.
Газета New York Times не видит никакой ценности в изучении античной классики, кроме лакомых кусков, которые сегодня можно подцепить с помощью вульгарного расистского оружия. Нельзя представить себе более отсталого и высокомерного понимания человеческой культуры.