Русский

Издательство Mehring Booksпубликует первый том семитомной серии Вадима Роговина «Была ли альтернатива?»

Историческая фальсификация и борьба за социализм

Vadim Z. Rogovin, Was There an Alternative? 1923–1927. Trotskyism: A Look Back Through the Years. Mehring Books, 2021. ISBN 9781893638969. Доступно для покупки здесь.

Была ли альтернатива?

Публикация на английском языке первой тома семитомного цикла о социалистической оппозиции против Иосифа Сталина, написанного советским историком и социологом Вадимом Роговиным, является крупным политическим и интеллектуальным событием. Книга Была ли Альтернатива? 1923–1927. Троцкизм: Взгляд через годы описывает период, когда под руководством Льва Троцкого Левая оппозиция начала борьбу с бюрократической кликой, консолидировавшейся в Коммунистической партии Советского Союза вокруг Сталина.

Роговин (1937–1998) развенчивает миф, который разделяют как антикоммунисты, так и сталинисты, будто сталинизм естественным и логичным образом развился из большевизма. Автор демонстрирует, что это утверждение опирается на вычеркивание из анналов истории социально-экономических и политических потрясений, охвативших СССР и Коммунистическую партию. Как он отмечает во Введении, гипотеза о «легитимности» сталинизма требует согласиться с тем, что «все промежуточные этапы между Октябрем 1917 года и утверждением сталинского режима должны рассматриваться как несущественные зигзаги на пути, фатально предначертанном Октябрьской революцией».

Вадим Роговин

Этот том был впервые опубликован на русском языке в 1992 году и представляет собой подвиг в деле исторического исследования. В нем используется широкий спектр источников, к которым обитатели Кремля до конца 1980-х годов не допускали советских граждан. Большая часть этого материала была также недоступна западным читателям, за исключением небольших фрагментов, использованных в исторических исследованиях, опубликованных в Северной Америке или Европе.

Благодаря письмам членов партии, протоколам заседаний разного уровня, наблюдениям и заметкам секретарей и других свидетелей, отчетам и сообщениям областных и местных партийных органов и бесчисленным другим внутренним документам, а также статьям, выступлениям и комментариям, опубликованным в прессе того времени, читатель погружается в историю важнейшей политической борьбы прошлого века — в ее зигзаги и повороты, личности участников, трагические и благородные минуты, а также знакомится с основным экономическими и социальными факторами времени. Со страниц книги встает драма и накал этой упорной битвы. В книге представлены фотографии, оригинальные карикатуры и другие изображения, не публиковавшиеся в Советском Союзе после 1920-х годов. В конце книги редактор поместил биографические заметки о более чем 70 исторических личностях. На протяжении всего тома мы слышим голос Троцкого, а также многих других, менее известных оппозиционеров. После десятилетий, когда их вычеркнули из официальной советской истории, Роговин возвращает этих людей на их законное место.

Английский перевод отличается от оригинальной русской версии, поскольку Роговин переработал и расширил этот том в результате интенсивных дискуссий, которые он проводил с троцкистским движением в середине 1990-х годов. Работая в почти полной изоляции в течение десятилетий, он, наконец, смог рассмотреть многие сложные исторические и политические вопросы в сотрудничестве с единомышленниками в Международном Комитете Четвертого Интернационала. Изменения, которые он внес в свою рукопись, были тщательно проанализированы и включены в английскую версию переводчиком Фредериком Чоутом.

Ленин и Троцкий на праздновании второй годовщины Октябрьской революции

Была ли Альтернатива? начинает с рассмотрения политической ситуации в стране в преддверии конфликтов середины 1920-х годов. В книге рассмотрено формирование однопартийной системы, отношение большевиков к привилегиям чиновников, занимавших руководящие должности, а также запрет на фракции, введенный под руководством Ленина в 1921 году. Цель Роговина двоякая. Во-первых, создать яркий портрет политической жизни большевистской партии до прихода Сталина к власти, — чтобы читатель понял пропасть, отделяющую положение тогда, от того, что будет. Во-вторых, продемонстрировать, что в последний период своей жизни Ленин готовился к открытой борьбе со Сталиным и тенденциями, которые тот представлял.

Уже в 1922 году бок о бок развивались процессы бюрократизации и социально-экономической дифференциации. Роговин отмечает, что тогда, например, почти половина из 10 700 высокопоставленных должностных лиц, назначенных Центральным комитетом, прошла процедуру назначения, которую по факту контролировала канцелярия генерального секретаря ЦК, то есть Сталина. В августе 1922 года партийная конференция узаконила предложение Сталина и его сторонников о создании иерархии заработной платы для партийных чиновников. Он также провел решение о предоставлении им специального жилья и медицинских услуг, а также что касается вопросов об уходе за детьми и их образовании. Приводя такого рода исторические подробности, автор очень конкретно освещает трансформацию, происходившую внутри большевистской партии, а также тенденции деградации и антиэгалитарные процессы, против которых оппозиционеры уже начали возражать.

К началу 1923 года конфликт внутри Коммунистической партии был в самом разгаре. В конце 1922 года Ленин начал диктовать серию писем, которые станут известны как его «Завещание». В этих письмах он протестовал против националистических и бюрократических тенденций, возникающих в Коммунистической партии. Он предложил реформу партийных и государственных структур, чтобы остановить развитие этих явлений. Сделав ряд замечаний о сильных и слабых сторонах ряда ведущих большевиков — Троцкого, Григория Зиновьева, Льва Каменева и других, — Ленин выделил Сталина в качестве мишени своей критики, призвав товарищей снять его с поста генерального секретаря партии и подвергнув конкретной критике те сферы работы, которыми Сталин руководил.

На протяжении всей книги Роговин возвращается к истории и судьбе «Завещания», демонстрируя, как последние слова Ленина преследовали Сталина. Сталину приходилось неоднократно пытаться подавить и сдержать их воздействие. Роговин убедительно доказывает, что Сталин был виновен в «психологическом убийстве» Ленина, который перенес свой последний удар вскоре после того, как прочитал резолюции январской партийной конференции 1924 года, осуждавших Троцкого и оппозицию за «мелкобуржуазный уклон».

Члены Левой оппозиции в 1927 году. Сидят слева направо: Леонид Серебряков, Карл Радек, Лев Троцкий, Михаил Богуславский, Евгений Преображенский; стоят: Христиан Раковский, Яков Дробнис, Александр Белобородов, Лев Сосновский

Автор также исследует вопрос: был ли Сталин виновен в отравлении Ленина? Через много лет Троцкий пришел именно к этому выводу. После постепенного улучшения в течение нескольких месяцев здоровье лидера большевиков быстро и необъяснимо ухудшилось в середине января 1924 года, — именно тогда, когда, как отмечает Роговин, «Сталин, хорошо знавший о положительных сдвигах в здоровье Ленина, в январе 1924 года был более чем когда-либо заинтересован в его смерти». У Сталина были как мотив, так и средства. По крайней мере, он был в восторге от ухода Ленина из жизни. Секретарь Сталина, Бажанов своих воспоминаниях описывал генерального секретаря следующим образом: «В душе он чрезвычайно рад смерти Ленина — Ленин был одним из главных препятствий по дороге к власти. У себя в кабинете и в присутствии секретарей он в прекрасном настроении, сияет. На собраниях и заседаниях он делает трагически скорбное лицо, говорит лживые речи, клянётся с пафосом верности Ленину. Глядя на него, я поневоле думаю: “Какой же ты подлец”».

Смерть Ленина создала значительные политические затруднения для Троцкого. Его оппоненты почувствовали, что у них развязаны руки: они отныне могут ложно изображать себя наследниками Ленина и искажать в своих интересах дореволюционные разногласия между Лениным и Троцким по поводу характера предстоящей российской революции. Троцкий долгое время настаивал, основываясь на своей теории перманентной революции, что задача, стоящая перед российским рабочим классом, состоит не только в свержении царизма, но и в свержении капиталистического порядка, который укоренился в стране, и с которым полуфеодальное государство было тесно связано нитями мировой экономики. Рабочие, находись в союзе с массовым крестьянским восстанием и направляя его, должны бороться на основе открытой антифеодальной, антикапиталистической и социалистической программы. Напротив, Ленин утверждал, что российский рабочий класс и крестьянство, объединенные в рамках «демократической диктатуры пролетариата и крестьянства», должны победить царизм в оппозиции к буржуазии и упорно бороться за свои классовые интересы, но пока что «не смогут затронуть (без целого ряда переходных стадий революционного развития) основ капитализма». В апреле 1917 года Ленин отказался от этой позиции и перешел на точку зрения Троцкого. При этом он повел политическую борьбу против элементов внутри своей собственной партии — среди них Сталин, Каменев и Зиновьев, — которые, по сути, цеплялись за иллюзии будущего буржуазного режима. Эта политическая предыстория лежала в основе конфликтов 1920-х годов.

Роговин настаивает на том, что к моменту смерти Ленина в январе 1924 года Троцкий уже совершил ключевую ошибку: в начале 1923 года он не обнародовал свою критику партийной политики вне пределов Политбюро. В главе, озаглавленной «Ошибка Троцкого», Роговин утверждает, что соруководителю революции 1917 года не хватало «решимости». Автор недооценивает сложности, с которыми сталкиваются политические лидеры, ориентируясь во внутрипартийной ситуации и исторической конъюнктуре, в рамках которых возникли противоречивые тенденции, а перспективы их дальнейшего развития пока крайне неясны.

К началу 1923 года «грузинский инцидент» выявил острые разногласия внутри партии по поводу советской национальной политики. В главе «“Грузинский инцидент” и “держимордовский режим”» Роговин обсуждает это проявление великорусского шовинизма. Выявились разногласия по поводу опасностей, связанных с новой экономической политикой, которую Ленин выдвинул в качестве необходимой политической уступки. К сложностям ситуации прибавился также запрет в 1921 году на создание официальных фракций внутри партии. С другой стороны, была также перспектива революции в Германии, которая могла коренным образом изменить мировую ситуацию, вывести СССР из изоляции и придать советским рабочим новый революционный импульс. К тому же оставалась возможность того, что Ленин выздоровеет, вернется к политической жизни и взорвет свою «бомбу» против Сталина, которую, согласно записям его секретарши, Ленин готовил к XII съезду партии. Ситуация балансировала на острие ножа.

Отсутствие Ленина было использовано в 1923–1924 годах Сталиным и его союзниками, Зиновьевым и Каменевым — двумя старыми большевиками, с которыми Генеральный секретарь создал негласный «триумвират», — чтобы укрепить свою власть. Эта фракция позже трансформировалась в «семерку», члены которой тайно встречались, чтобы в обход Троцкого выработать собственные решения по повестке дня. Они использовали все возможные уловки и трюки. Но их маневры, демагогия, подтасовка партийных голосований и надуманные обвинения в «троцкизме» не смогли до конца разрешить ситуацию в их пользу. Роговина объясняет, что махинации и игра в прятки фракции Сталина были симптомом скрытой нестабильности тайной фракции: «Объясняя причины образования этой фракции, Зиновьев говорил своим единомышленникам в ЦК: “Мы должны иметь хоть какое-нибудь место, где в своей среде старых ленинцев мы могли бы по важнейшим вопросам, по которым возможны разногласия с Троцким и его сторонниками, иметь право колебаться, ошибаться, друг друга поправлять, совместно коллективно проработать тот или иной вопрос.Перед Троцким мы лишены этой возможности” (курсив мой.— В. Р.)».

Роговин подробно описывает критические высказывания Троцкого и других левых оппозиционеров на протяжении всей книги. Особенно в том, что касается внутренней политики и проблемы внутрипартийной демократии, его рассказ весьма проницателен. Особенно эффективно он использует первоисточники. Мы слышим слова оппозиционеров, их яростные возражения. Документируя содержание и форму разворачивающегося политического конфликта, Роговин выявляет связь между критикой Троцкого и Левой оппозиции и гой главной проблемой, которая стояла перед СССР, — как отсталая и политически изолированная страна, рванувшая в будущее посредством социалистической революции, но обладающая небольшой промышленной базой, к тому же сильно пострадавшей от войны, а также обширным и примитивным крестьянским хозяйством, могла мобилизовать ресурсы, развиваться и противостоять окружающим капиталистическим государствам. Его рассказ с полной ясностью описывает эти сложные условия.

В книге рассматривается, как, не имея реального ответа на критику Троцкого и Левой оппозиции и страдая от кризисов, спровоцированных своей собственной политикой, фракция Сталина отвечала попытками подорвать авторитет Троцкого в политическом и организационном плане. Работа Роговина чрезвычайно ценна с точки зрения освещения методов, использованных в ходе этого политического мошенничества.

Клика Сталина захватила контроль над архивом Ленина. Они сняли людей, близких к Троцкому, с руководящих постов в Красной армии. Роговин пишет: «Важным этапом… стала “проверка и чистка” непроизводственных (т. е. военных, вузовских, учрежденческих) партийных ячеек, в которых была особенно велика доля коммунистов, сочувствовавших оппозиции. В ходе этой кампании Центральной Контрольной Комиссией и контрольными комиссиями на местах было “проверено” 230 тыс. коммунистов, т. е. 23 процента от общего числа членов и кандидатов в члены партии. “Вычищено” из партии было 5763 человека, или 2,7 процента от общего числа проверенных». Тройка маневрировала, чтобы гарантировать, что на XIII съезде партии в мае 1924 года ни у кого из оппозиционеров не было решающего голоса. «Даже Троцкий, Радек, Раковский и Пятаков как члены ЦК были допущены на съезд лишь с совещательным голосом». Советским массам лгали, фальсифицируя подсчет голосов, чтобы создать впечатление, будто оппозиция не пользуется в партии поддержкой.

Обсуждая центральную политическую проблему, стоящую перед фракцией Сталина, Роговин цитирует члена ЦК французской компартии Бориса Суварина, который откровенно заметил в 1924 году: «Подавляющее большинство рабочего класса — троцкистское, как свидетельствуют грандиозные демонстрации, происходящие везде, где ни выступит Троцкий. А на съезде всё это выражается пресловутым 100-процентным большинством за Центральный Комитет». И после майского съезда, как свидетельствовал Суварин, «популярность Троцкого росла, его долгие речи перед различными слушателями приводили всех в восторг. Часто говорили, что только он высказывает новые мысли, что только он чему-то учился…» Такое отношение к Троцкому было весьма поразительным на фоне «псевдореволюционного, консервативного духа, царящего на официальных партийных форумах».

Борис Суварин

Цитата из Суварина — лишь одна из многих, которые читатели найдут в томе, посвященном отношению широких масс к Троцкому и восприимчивости внутри партии, а также в Коминтерне, к его позициям. Говоря о влиянии в 1924 году публикации Уроков Октября, резкой критики Троцким неспособности советской Коммунистической партии правильно сориентировать своих немецких товарищей, когда те столкнулись с непосредственной революционной ситуацией в 1923 году, один коммунист написал: «”Уроки Октября' стали боевым кличем — рабочие не верят, что Троцкий мог противостоять ленинизму».

К середине 1926 года, объясняет Роговин, более половины тех большевиков, которые были избраны в Центральный комитет партии в 1918, 1919 и 1920 годах, присоединились к оппозиции. Зиновьев и Каменев, ставшие приспешниками Сталина и ведущими стратегами в нападках на оппозицию, в конце концов, пришли в такой ужас от того, что они совершили, что заключили союз с Троцким. Рассказ автора об их преступной и трагической роли наполняет читателя дурными предчувствиями; как Зиновьев, так и Каменев будут осуждены и расстреляны во время Большого террора. В конце 1927 года, после того как оба порвали с оппозицией и вернулись в правящую фракцию, Зиновьев «спросил с горечью: “Знаете ли, товарищ Сталин, что такое благодарность?” Сталин ответил на это вполне искренне, показав, насколько наивным было ожидать от него подобного чувства: “Ну, как же, знаю, очень хорошо знаю, это такая собачья болезнь”»

В книге Была ли альтернатива?отмечается, как националистическая и правая экономическая политика, проводившаяся под руководством Сталина, привела к катастрофе 1926–1927 годов. Британский рабочий класс был предан Сталиным, который предпочел сотрудничество с верхушкой британских профсоюзов против независимой борьбы масс за политическую власть. В Китае Коммунистическая партия была уничтожена Гоминьданом после того, как Москва дала указание заключить с ней союз. Ни сельское хозяйство, ни промышленность так и не были восстановлены до довоенного уровня, а национальный доход на душу населения в стране составлял всего 80–85 процентов от уровня 1913 года. Самые богатые 4 процента крестьян контролировали третью часть всей сельскохозяйственной техники. Заработная плата пролетариата стагнировала, миллионы людей оставались без работы. В конечном счете, разразился полномасштабный зерновой кризис, когда государство не смогло закупить достаточно продовольствия, чтобы прокормить города. В этом контексте программа оппозиции находила массовую аудиторию. В Москве и Ленинграде начали проходить несанкционированные митинги, часто на квартирах сторонников. На них приходили тысячи людей.

Именно потому, что у Сталина и его сторонников не было ответа на экономические проблемы, стоявшие перед СССР, а также не было ответов на аргументы их критиков, правящей фракции пришлось загнать оппозицию в подполье. В течение 1926 и 1927 годов ряды партии пополнялись новыми и неопытными новобранцами. Собрания, на которых, в принципе, все члены могли обсуждать партийную политику, проводились все реже. Усилились обвинения в «троцкизме». Заявления оппозиционеров в печати редактировались таким образом, что их позиции оставались неясными, а голосование за кандидатов в партийные органы проходило до прочтения их платформ.

Троцкий и Каменев были выведены из Политбюро, а Зиновьев снят с поста председателя Коминтерна, — и все трое вскоре будут исключены из партии. Против их сторонников выдвигались на партийных собраниях обвинения в «дезорганизующем поведении» и «фракционности». Сверху поощрялся антисемитизм — Троцкий, Зиновьев и Каменев были евреями. На XVсъезде партии в декабре 1927 года грубые и наглые голоса из зала заглушали выступления оппозиционеров. Книга показывает разрушение политической культуры большевистской партии.

Рассказ Роговина не оставляет равнодушным. Страстный читатель захочет сам вернуться в это время и встать на сторону непокорных. Роговин явно живет этой драмой. Создается впечатление, что когда он утверждает, будто Троцкий совершил ту или иную ошибку, не высказавшись достаточно быстро или резко против своих противников, то это потому, что Роговин сам понимает, что судьба революции зависела от исхода этой борьбы. Ничто не было предопределено заранее.

Обстоятельства интеллектуальной изоляции Роговина накладывали определенные ограничения на его исследования. Он пытался преодолеть эти ограничения в сотрудничестве с Международным Комитетом Четвертого Интернационала, но его жизнь трагически оборвалась из-за ракового заболевания. Хотя в книге содержится ценный материал о влиянии сталинизма на некоторые секции Коминтерна, например, в отношении Польской коммунистической партии, работа все же в основном посвящена ситуации внутри Советского Союза.

Знание и понимание Роговиным последствий программы «социализма в одной стране» и борьбы с Левой оппозиции за пределами СССР продолжало расти и развиваться. У него было мало доступа к первичным и вторичным источникам материалов по международным вопросам. Обсуждение им международных проблем страдает от краткости. В особенности несколько сбивает с толку то, как он описывает политический конфликт по поводу событий в Германии 1923 года,. Когда он углубляется в вопрос о сталинском «социализме в одной стране» и перспективах мировой революции, его характеристика глобальной ситуации, особенно после Второй мировой войны, является односторонней. Он переоценивает стабильность, достигнутую в условиях американской гегемонии, а также масштабы уступок и реформ капиталистического класса. Он неверно утверждает, что Троцкий считал, что «для Соединенных Штатов Америки перспектива социалистической революции в обозримый период не реальна».

Несмотря на эти минусы, семитомная серия книг Роговина уникальна в историографии становления Сталина и сталинизма. Именно поэтому ученые обошли ее почти полным молчанием. Это исследование противоречит исследованиям длинного списка ученых, которые, противореча другим и самим себе, попеременно утверждали, что конфликт Троцкого и Сталина был не более чем бурей в стакане воды, что сталинизм был проявлением глубоко укоренившихся настроений в советских массах или что реальной альтернативой Сталину был не Троцкий и Левая оппозиция, а правое крыло партии, группировавшееся вокруг Николая Бухарина. Или же речь шла о некоторой комбинации всех трех упомянутых вариантов.

Обожествление Сталина и ненависть к Троцкому переплетаются в этих противоречивых заявлениях. Между ними много различий, но работы таких ученых, как Шейла Фитцпатрик, Дж. Арч Гетти, Стивен Коэн, Стивен Коткин, Роберт Сервис, Ян Тэтчер и других, объединяет одна черта: их отказ признать Троцкого и Левую оппозицию социалистической альтернативой сталинизму, воплощением революционных устремлений рабочего класса и политической силы, победа которой была объективной возможностью.

Роговин не скрывает своих политических симпатий. Он откровенен со своими читателями. Его работа достигает исторической объективности не за счет притворного безразличия к рассматриваемым событиям, а за счет выявления социальных и классовых сил, лежащих в основе политических конфликтов, бушевавших внутри Коммунистической партии в 1920-е годы. Жестокость сталинизма была обусловлена интенсивностью и свирепостью националистической бюрократической реакции на революционные устремления рабочего класса и его борьбу за равенство. Троцкий и Левая оппозиция представляли этот класс и эти настроения. Из всех жертв, перемолотых в жерновах бюрократической машины, Левая оппозиция всегда была главным объектом репрессий сталинизма. Роговин — единственный историк, который досконально понял это.

Доминирующие тенденции в российской и советской историографии последних 40 лет возникли в эпоху политической реакции. Роговин писал свою работу тогда, когда КПСС сама разваливала СССР и начинала грабить все возможные ценности, движимые и недвижимые. Гротескные восхваления предполагаемых достоинств неравенства как новой формы «социальной справедливости» заполняли прессу. Многие такого рода тексты писались его коллегами из рядов советской интеллигенции, которые ожидали, что они лично получат хороший куш. Сосредоточенность Роговина на проблеме неравенства и бюрократизма в конфликтах 1920-х годов свидетельствовала о его глубоком понимании как поздне-, так и раннесоветского периода.

В своем введении автор цитирует Энгельса: «В любой науке неправильные представления… являются в конце концов неправильными представлениями о правильных фактах». Он продолжает: «В истории, чаще, чем в любой другой науке, неправильные представления о действительных фактах являлись не столько результатом искреннего заблуждения, сколько сознательным или бессознательным обслуживанием политических задач». Историческая фальсификация, настаивает он, является «идеологическим орудием обмана народов ради проведения реакционной политики». Таким образом, реставрация сталинистами капитализма в Советском Союзе со всеми социальными разрушениями, которые она вызвала, требовала новой лжи и новых искажений в отношении социалистической оппозиции, а также по поводу различий между прародителями революции и ее палачами.

Сегодня, когда социальное неравенство достигает невиданных доселе высот, появляются новые фальсификации. В Соединенных Штатах американская история подвергается расистскому переосмыслению, которое отрицает класс в качестве фундаментальной определяющей черты общества. Также отрицается, что в американской революции и гражданской войне было что-либо прогрессивное. В Германии преступления Гитлера и нацистов обеляются по мере того, как ультраправая политика набирает обороты. На Филиппинах в интересах политической элиты, привязанной к американскому империализму, обеляются преступления сталинизма. Можно было бы продолжать и дальше.

Политическая реакция не терпит правды. Фальсификация истории никогда не бывает невинной ошибкой. Была ли альтернатива? — это не просто убедительный рассказ об истории борьбы за социализм, это предупреждение рабочему классу о политических намерениях тех, кто распространяет историческую ложь, и о последствиях этого.

Книгу можно заказать здесьв издательстве Mehring Books.

Loading