Это вторая часть. Часть первая была опубликована 13 февраля.

20 августа 1940 года Лев Троцкий был убит сталинским агентом Рамоном Меркадером в пригороде Мехико Койоакане. Доступ Меркадера к великому революционеру стал возможен благодаря его отношениям с Сильвией Агелофф, членом американской Социалистической рабочей партии (СРП — Socialist Workers Party). После убийства Агелофф представляла себя невинной жертвой двуличия Меркадера, и это утверждение никогда не оспаривалось со стороны СРП.

Данная серия статей представляет собой первое систематическое исследование троцкистским движением роли Агелофф и продолжает работу Международного Комитета Четвертого Интернационала, в частности, его расследование «Безопасность и Четвертый Интернационал». Всего будет опубликовано четыре части.

Лето 1938 года: Противоречия в рассказе Морнара о его финансовой помощи Агелофф

В своей книге 2015 года Рамон Меркадер: Человек с ледорубом Эдуард Пучвентос Лопес писал: «Однажды Жак [Жак Морнар] сказал Сильвии, что ему придется внезапно вернуться в Бельгию, потому что его родители попали в аварию (хотя раньше он говорил, что его отец умер в 1926 году)» [31].

В июле 1938 года, как раз тогда, когда в Париже пропал Рудольф Клемент, Морнар прервал контакт с Агелофф под предлогом поездки в Брюссель. Примечательно, что мексиканская полиция позже запишет показание Агелофф: «Она также отправилась в Брюссель по собственному спонтанному решению, и хотя она послала телеграмму Джексону с предложением встретиться с ним там, она не нашла его, и все это произошло в августе 1938 года» [32]. Время исчезновения Агелофф из Парижа соответствовало периоду, в течение которого полиция продолжала искать тело Клемента, а троцкистское движение расследовало роль ГПУ в его исчезновении.

В Париже Агелофф никогда не встречалась ни с одним из друзей Морнара, но она познакомила его со своими знакомыми в троцкистском движении. В показаниях Агелофф мексиканской полиции она сказала, что он «приостановил отношения» со своими друзьями. Полицейский отчет продолжает: «Он встречался лишь с той же группой друзей, что и заявительница [Агелофф], ее американские и французские товарищи» [33].

Морнар начал платить Агелофф за работу переводчицей. Мари Крэпо (Marie Craipeau), жена влиятельного в то время французского троцкиста Ивана Крэпо (Yvan Craipeau), который был очень близок с Агелофф, когда она была во Франции, заподозрила неладное. Позже Крэпо объясняла:

«Удивительно, но он предложил ей переводить статьи по психологии с английского языка на французский для агентства, а я помогала Сильвии печатать ее тексты. За это мы получали хорошую зарплату. Однажды, когда мы вместе работали, я вдруг остановилась, и, положив пальцы на клавиши, сказала ей: “Послушай, Сильвия, тут что-то не так. Не существует такой высокооплачиваемой работы, как эта”. — И мы сидели на кровати, закуривая, как обычно, и обсуждали это. Политика его не интересует… Он не участвует в наших дискуссиях… Итак? Мы думали, что он так безумно влюблен, что не хочет, чтобы она ушла. Таков был наш вывод» [34].

Позже летом Морнар предложил Агелофф взяться за другую работу, на этот раз писать статьи по психологии для компании под названием «Argus Press». На этой работе Агелофф получала 3000 франков в месяц непосредственно от Морнара, а не через саму фирму, и ей не давали знать, где публикуются статьи, или читать их в окончательном виде [35].

Автор Грегорио Лури (Обещанное небо. Женщина на службе Сталина) объяснял: «Во Франции не было психолога, которому платили бы тогда такую сумму, каким бы знаменитым он ни был. Но Сильвия ничего не подозревала» [36]. Лури добавил: «Если мы проанализируем факты холодно и беспристрастно, чего, очевидно, Сильвия не делала, мы быстро обнаружим, что факты, которые Рамон рассказывал ей о себе, не были непротиворечивыми» [37].

Июль–сентябрь 1938 года: Агелофф представляет Морнара делегатам в Европе, приехавшим на предстоящую учредительную конференцию Четвертого Интернационала

Агелофф приехала в Европу, чтобы помогать в тщательной подготовке международным троцкистским движением учредительной конференции в Париже. Первоначально конференция была запланирована на то время, когда Агелофф прибыла во Францию, но позже, из-за обострения проблем с безопасностью, была отложена до начала сентября.

В преддверии конференции кампания ГПУ против троцкистского движения достигла апогея. В июле, вскоре после прибытия Агелофф в Париж, ГПУ убило Рудольфа Клемента, секретаря Четвертого Интернационала, тело которого позже нашли на берегу Сены с отрубленными головой и конечностями. Незадолго до исчезновения Клемента ГПУ похитило у него чемодан, в котором находились документы, связанные с планами учредительной конференции.

Французским троцкистам, близким к Клементу, было известно, что он гомосексуалист. Они полагали, что человек, с которым у него завязались интимные отношения, на самом деле был сотрудником ГПУ, который помог организовать покушение. Несмотря на то, что это разоблачало метод ГПУ по заманиванию жертв посредством личных отношений, Агелофф не только продолжила поддерживать свои отношения с неизвестным Морнаром, но даже познакомила его с лидерами троцкистских групп, готовившихся принять участие в учредительной конференции Четвертого Интернационала.

На уголовном процессе против него в Мексике Меркадер показал, что Агелофф представила его «Ивану», имея в виду Ивана Крэпо, который был делегатом конференции, и с которым он стал достаточно близок, чтобы называть друг друга по имени. Он продолжал:

«К сентябрю 1938 года я уже знал, что Сильвия Агелофф была троцкисткой, имела отношения с троцкистами и была членом троцкистской партии, хотя по этому последнему пункту я не помню, говорила ли Сильвия об этом конкретно; и время от времени, иногда только с Сильвией, а иногда с ее друзьями или товарищами, мы совершали многочисленные экскурсии, мы ездили в Шато-Тьерри, в Верден, в Мец, в Тур, в Блуа, в Шартр, в Довиль и т.д. Из троцкистских друзей Сильвии я помню Манни, Вальта, Нати, Франка, Элизабет и других» [39].

Отчеты ФБР, подготовленные в первые несколько недель после убийства Троцкого, показывают, что конфиденциальные информаторы сообщили, что Морнар-Меркадер «был гостем на обеде в доме Мануэля Гаррета» (Manuel Garrett), американского представителя на учредительной конференции в сентябре. Это был тот самый «Манни», которого упоминал Меркадер на суде в Мексике.

«Нати», о котором упоминал Меркадер, был американским троцкистом Натаном Гулдом (Nathan Gould). Он также присутствовал на учредительной конференции в качестве представителя Социалистической рабочей партии.

Агелофф также была связана с Марком Зборовским.

По словам бывшего советского генерала и российского историка Дмитрия Волкогонова, — его доступ к закрытым архивам ГПУ дал ему уникальное представление о деятельности сталинской тайной полиции в Европе в то время, — «Зборовский знал ее по работе в Международном секретариате» [41].

Изданная в 2010 году во Франции историко-графическая научно-популярная книга Гани Якупи Любовники Сильвии (Gani Jakupi, Les Amants de Sylvia), основанная в основном на интервью с Мари Крэпо, утверждает, что Зборовский присутствовал при первом знакомстве Руби Вайль и Агелофф с «Морнаром» [42]. В своих конфиденциальных показаниях 1956 года Подкомитету Сената США о масштабах советской деятельности в США Зборовский признался, что знал Агелофф, хотя уклончиво заявил о потере памяти и не привел никаких дальнейших подробностей [43].

Сентябрь 1938 года: Агелофф приглашает Морнара на учредительную конференцию Четвертого Интернационала

Когда конференция открылась в начале сентября в пригороде Парижа, в доме, принадлежащем Альберту и Маргарите Росмер, Агелофф присутствовала на ней в качестве переводчика с русским языком, работая со Зборовским — делегатом, представлявшим русскую секцию оппозиции.

Историк Роберт Джексон Александер описал опасные для жизни условия, в которых происходило это событие, и прояснил меры безопасности, принятые во время учредительной конференции:

«Встреча, которая официально учредила Четвертый Интернационал, состоялась в разгар Мюнхенского кризиса, в момент, когда угроза новой мировой войны казалась неизбежной. Троцкисты были вынуждены принять чрезвычайные меры безопасности, чтобы надежно обеспечить выполнение своей миссии. Они должны были обезопасить себя не только от возможного вмешательства французской полиции, но, что еще важнее, от попыток советского ГПУ сорвать встречу и, возможно, убить некоторых или всех ее участников…

Те, кто присутствовал на собрании, старались быть как можно более осмотрительными в отношении того, куда они идут и что собираются делать. Таким образом, они выбрали несколько различных маршрутов из Парижа к дому Росмера… Из соображений безопасности было необходимо, чтобы встреча длилась не более суток» [44].

Руководство движения было настолько обеспокоено опасностью разоблачения маршрутов перемещения делегатов и безопасностью хозяев, что «после того, как заседание было закрыто, было объявлено, что Учредительная конференция Четвертого Интернационала состоялась “где-то в Швейцарии”» [45].

Несмотря на опасность, грозившую делегатам, Агелофф привезла Морнара на место проведения конференции, и будущий убийца Троцкого все время ее работы просидел во дворе, наблюдая за присутствующими и беседуя с ними во время перерывов.

Лури пишет:

«Сильвия участвовала в этой встрече в качестве переводчика. Рамон проводил ее до дома Росмеров, но, сказав, что не проявляет ни малейшего интереса к политическим дискуссиям, происходящим внутри, ограничился тем, что ожидал ее в саду, а в перерывах беседовал с участниками на несущественные темы. Ему было легко общаться с незнакомыми людьми» [46].

Пучвентос также пояснял, что Морнар «остался в саду, курил и коротал время. Он познакомился со многими делегатами, потому что они были друзьями его подруги…» [47]

ГПУ держала учредительную конференцию «под колпаком». Все иностранные делегаты вернулись в свои страны, и ГПУ немедленно проинформировало об этом местных шпионов и убийц.

Решение Агелофф пригласить Морнара на конференцию было безответственным нарушением правил безопасности, что должно было привести к ее исключению из партии. К сожалению, Социалистическая рабочая партия, отражая политическую незрелость американского рабочего движения, оставляла подобные инциденты без последствий. Эта политическая слабость имела разрушительные последствия для личной безопасности Льва Троцкого.

Троцкий жил в Мексике в условиях растущей изоляции. Убив многих наиболее способных союзников Троцкого в Западной Европе, ГПУ перенесло свое внимание на другую сторону Атлантического океана, где сеть агентов в Мексике и Нью-Йорке все больше приближалась к Троцкому. Социалистическая рабочая партия, организация, которая несла теперь главную ответственность за физическое выживание Троцкого, была политически не готова к отражению этой угрозы.

Спустя несколько месяцев после учредительной конференции, в начале 1939 года, Агелофф вернулась в Соединенные Штаты. Она стала важнейшим звеном в заговоре ГПУ с целью убийства Троцкого.

Сентябрь 1939 года: Морнар меняет обличье и нелегально едет в Нью-Йорк

К тому времени, когда Морнар прибыл в Нью-Йорк на пароходе «Иль де Франс» 3 сентября 1939 года, следующий этап кампании ГПУ уже шел полным ходом. Он больше не будет называться «Жаком Морнаром», а станет известен как «Фрэнк Джексон». По его словам, он использовал фальшивый канадский паспорт и утверждал, что бежал от призыва в бельгийскую армию. Позже стало известно, что ГПУ предоставило ему паспорт Тони Бабича (Tony Babich) — канадского добровольца, погибшего в ходе Гражданской войны в Испании.

Эмигрировать из Европы в США в то время было нелегко. После вторжения Гитлера в Польшу 1 сентября 1939 года многие тысячи людей пытались покинуть Европу, но не могли въехать в Соединенные Штаты из-за серьезных ограничений в иммиграции, введенных администрацией Рузвельта. Всего за три месяца до этого американское правительство отказалось разрешить 900 еврейским беженцам из Германии высадиться в США с корабля «Сент-Луис».

После убийства Троцкого ФБР с любопытством обнаружило, что «Фрэнк Джексон» смог въехать в Соединенные Штаты в это время благодаря «исполнительному приказу». Отчет ФБР гласил: «Ему было разрешено въехать в Соединенные Штаты посредством так называемого ”исполнительного приказа”, что, по-видимому, означало, что ему было дано разрешение по приказу из штаб-квартиры иммиграционной службы в Вашингтоне, округ Колумбия» [48]. Эдгар Гувер незамедлительно направил этот отчет помощнику госсекретаря Адольфу Берле и контр-адмиралу Уолтеру Андерсону, главе военно-морской разведки [49]. Больше нет никаких публичных данных о значении «исполнительного приказа» в отношении Морнара или о том, как он получил этот документ, путешествуя по фальшивому паспорту погибшего члена Коммунистической партии Канады.

В Нью-Йорке Агелофф представила «Джексона» своим товарищам из СРП. Одним из таких людей была Лилиан Поллак (Lillian Pollak), которая называла Агелофф в интервью 2011 года «одним из моих самых близких друзей». У Поллак, которая была членом СРП и также посещала Троцкого в Мексике, сразу же возникли подозрения в отношении Джексона-Морнара:

«Он пришел навестить ее, и в тот день, когда он приехал, мой друг и я подошли к тому месту, где они [жили], и он сидел снаружи один. Я сказала своему другу: “Давай пройдемся…“ Когда мы прошли мимо него, я сказала: “У него такое мрачное выражение лица, это пугает меня”. Это парень, который только что приехал из Европы, чтобы повидаться со своей девушкой? Я начала напевать песню из [фильма с] Фредом Астером и Джинджер Роджерс, она была очень популярна — “Странный это роман, мой друг, — Странный роман, без поцелуев”» [50].

Поллак оставалась другом Агелофф до ее смерти в 1995 году и написала в 2008 году автобиографический роман-воспоминание под названием Самый сладкий сон: Любовь, ложь и убийство (The Sweetest Dream: Love, Lies, and Assassination), в котором фигурирует персонаж по имени Сильвия Агелофф. Она писала, что, когда они втроем были в Нью-Йорке в 1939 году, Агелофф сказала Поллак, что Джексон-Морнар «действительно пошел со мной в дом Росмера, когда у нас была встреча 4-го Интернационала, только он остался снаружи и не вошел. Я хотела, чтобы он познакомился с Шахтманом, Кэнноном и Этьеном», — сказала она, намекая на более тесные отношения со Зборовским и желание снискать расположение к Джексону-Морнару со стороны лидеров СРП [51].

Джексон-Морнар ненадолго задержался в США, а затем отправился в Мексику. В декабре 1939 года Агелофф получила письмо от врача, в котором говорилось, что у него проблемы с носовыми пазухами, что требует более теплого климата [52].

Историк Бертран Пэтноуд (Patenaude) высказал мнение, что это было притворством: «В преддверии рождественских каникул Сильвия притворилась больной, чтобы уволиться с места социального работника в Нью-Йорке, и написала в записке врачу о том, что у нее боль в носовых пазухах и она нуждается в теплом климате, чтобы выздороветь» [53]. Пучвентос аналогичным образом писал, что «Сильвия объясняла это, спустя много лет, тем, что она преувеличила свои боли, чтобы иметь подходящий предлог, чтобы навестить Жака» [54].

Ее просьба о временном отпуске была удовлетворена, и в январе она отправилась в Мексику. Кольцо ГПУ смыкалось вокруг Троцкого в Мексике. 1940-й год станет для него последним.

Январь 1940 года: Агелофф и Джексон-Морнар воссоединяются в Мехико; он знакомится с семьей Троцкого

Агелофф прибыла в Мехико, где уже была создана сеть агентов ГПУ.

Вскоре после приезда в Мексику Агелофф начала посещать резиденцию Троцкого, используя отношения, сложившиеся у ее сестер с Троцким и его женой Натальей Седовой, чтобы стать «другом» семьи.

В 1950 году начальник секретной службы полиции Мексики генерал Леандро Санчес Салазар в сотрудничестве с бывшим лидером ПОУМ Хулианом Горкиным опубликовал книгу под названием Убийство в Мексике, подробно описав в ней убийство и аспекты мексиканского расследования. В одной из глав книги, написанной Горкиным, объяснялись методы ГПУ по введению таких людей, как Агелофф и Джексон, в близкое окружение Троцкого:

«Всех интуиций в мире недостаточно, чтобы обнаружить вражеского агента, когда последний представлен как друг и товарищ. Если бы это было не так, то не было бы ни шпионов, ни агентов-провокаторов; во всяком случае, их было бы не так много. Все полицейские службы пользуются этим в изобилии, особенно в такую эпоху, как наша. Но никто и никогда не мог сравниться с ГПУ и Гестапо в дьявольском искусстве подготовки своих агентов и внедрения их в самые подходящие моменты для подготовки к той работе, которую они должны были выполнять.

Возможно, что в этом отношении ГПУ более квалифицировано, чем Гестапо. Его агенты — не просто наемники, привлеченные жаждой наживы или движимые духом авантюры, а фанатики, всегда готовые пожертвовать своей жизнью и свободой ради того, что они считают своим самым непреклонным долгом. Кроме того, они знают, что от выполнения этого “долга” зависит их собственное существование. В этом смысле они — шпионы, за которыми постоянно следят, террористы, над головой которых постоянно нависает угроза смерти. Долгое время в Москве и Ленинграде существовали школы для подготовки агентов ГПУ, предназначенных для службы за границей. Троцкий хорошо знал эти школы, так как сам помогал в их создании» [55].

«Дружба» Агелофф с семьей Троцких следовала схеме ГПУ. Во Франции в 1937 году 29-летняя швейцарка Рената Штайнер (Renata Steiner) подружилась со Львом Седовым и его женой Жанной Мартен де Паллье (Jeanne Martin des Palliers). Штайнер была агентом ГПУ, и следила и докладывала не только о Седове, но и об Игнатии Рейссе. Усилия Штайнер по розыску Рейсса и его жены Элизабет Порецки помогли ГПУ найти и убить перебежчика ГПУ в сентябре 1937 года под Лозанной в Швейцарии. Порецки вспоминала Штайнер следующим образом:

«[Штайнер] должна была познакомиться с Седовыми, которые отдыхали в Антибе на юге Франции. В обмен на визу [в Советский Союз] ей пришлось делать не так уж много, и это не было неприятным заданием. Она сняла комнату рядом с Седовыми. Ей дали деньги и одежду, и все, что она должна была делать, — это докладывать о передвижениях Седова» [56].

А в Нью-Йорке другой агент ГПУ — Сильвия Франклин (урожденная Каллен) — начала работать секретарем Джеймса П. Кэннона. Она стала личным другом Кэннона и особенно его жены Розы Карснер, которую Луис Буденц назвал «близкой подругой» агента ГПУ. В течение девяти лет Сильвия Франклин передавала всю корреспонденцию Четвертого Интернационала со стола Кэннона своим кураторам из ГПУ в Нью-Йорке.

В отношении Агелофф Лури писал, что в эти первые месяцы 1940 года «Сильвия несколько раз ходила в дом Троцкого в Койоакане. Во время своего первого визита она сказала, что Джексон [sic] въехал в США с фальшивым паспортом, но никто не проявил особого интереса по этому поводу, и никто не спрашивал о подробностях» [58].

Между январем и серединой марта, когда Агелофф посещала виллу, Джексон-Морнар впервые появился там, подвезя Агелофф к дому. Хотя он не заходил внутрь, он болтал с охранниками Троцкого и с мексиканской полицией, стоявшими снаружи.

В течение этих месяцев Агелофф и Джексон-Морнар установили тесные отношения с Альфредом и Маргаритой Росмер, организаторами учредительной конференции Четвертого Интернационала, которые теперь жили у Троцкого в Койоакане.

Пучвентос объяснил, что «Сильвия была очень близка к Росмерам, главным образом к Маргарите, которой она поверяла свои тревоги и сомнения», при этом «Росмеры были расположены также и к Рамону». «Они разговаривали друг с другом у дверей дома Троцкого… Он быстро завоевал их доверие, они обменялись несколькими словами и пригласили Джексона поесть или прогуляться… Теплые отношения были, прежде всего, со стороны Маргариты, которая видела в Рамоне умного, внимательного и щедрого мальчика, симпатичного и очень привлекательного» [59].

Компаньон Агелофф «начал заискивать перед членами семьи Троцкого», выполняя поручения Росмеров и предлагая свою машину «Бьюик» в помощь членам семьи [60].

Но Джексон-Морнар еще не пересек порог виллы и не представился Троцкому. Агелофф продлила свое пребывание в Мексике, сообщив своему работодателю, что она все еще больна и нуждается в дополнительном отпуске. Лури писал:

«26 февраля Сильвия отправила телеграмму в Департамент социального обеспечения Нью-Йорка, объясняя, что, хотя ее отпуск по болезни истекает 1 марта, она вынуждена отложить свое возвращение из-за ухудшения состояния ее здоровья. Она сказала, что в ближайшие дни пришлет медицинскую справку. С 1 марта она официально попросила продлить срок ее болезни до 1 апреля и приложила справку, подписанную врачом А. Золлингер из Мексики и датированную 24 февраля. Этот врач подтвердил, что ее синусит ухудшается, и рекомендовал Сильвии пожить в более теплом климате, как в Мексике, по крайней мере, еще месяц. По меньшей мере, любопытно, что она обратилась к доктору Золлингер, гинекологу по специальности. Золлингер была врачом, которая помогла Фриде Кало сделать аборт во время ее третьей беременности» [61].

Март 1940 года: Инцидент со зданием «Эрмита»

В марте произошел инцидент, который, как позже заявила Агелофф мексиканской полиции после ее ареста, вызвал у нее беспокойство относительно характера деятельности Джексона-Морнара.

Агелофф было известно, что у Джексона-Морнара есть свой офис, где он якобы занимается своей работой по импорту/экспорту. По словам Сильвии, когда она спросила его, где находится его офис, он ответил, что его рабочий адрес — офис номер 820 в здании «Эрмита» в районе Такубайя.

Агелофф утверждала, что, когда она потом не смогла связаться с Джексоном-Морнаром по телефону, то попросила свою сестру Хильду, которая в то время тоже была в Мексике, посетить здание «Эрмита». Хильда была той сестрой, которая провела три с половиной месяца в Советском Союзе в 1931 году.

Лури, воспроизводя рассказ Агелофф, пояснял:

«Хильда с удивлением обнаружила, что в здании “Эрмита” нет комнаты 820. Когда она рассказала об этом Сильвии, они оба пытались найти объяснение этому неожиданному факту. Они выдвинули гипотезу, что Рамон на самом деле тайно сотрудничал с британским правительством… Сильвия рассказала обо всем Маргарет Росмер, в том числе и о своих опасениях, что Рамон — британский агент. Маргарет успокоила ее» [62].

Агелофф сказала, что она попросила Джексона-Морнара объяснить, почему ей дали ложный адрес. Он ответил, что номер комнаты на самом деле 620, а не 820, и что он оговорился. Согласно информации, доступной адвокату Троцкого и члену Национального комитета СРП Альберту Голдману, «Маргарита Росмер пошла в здание и действительно нашла конторщика, который сказал ей, что это офис Джексона» [63].

После покушения на Троцкого 24 мая, но задолго до августовского теракта, стало известно, что номер 620 в здании «Эрмита» был арендован лидером группы убийц Давидом Альфаро Сикейросом [64].

Эта странная история, переданная самой Агелофф полиции, чрезвычайно компрометирует ее. Рассказ показывает, что у Агелофф появились подозрения по поводу Джексона-Морнара в марте 1940 года, за пять месяцев до убийства. Более того, она выразила опасение, что он, возможно, британский агент! Но если она питала эти подозрения, то почему Агелофф продолжала свои отношения с этим человеком? Опасение, что он может оказаться агентом, наверняка заставило бы Агелофф заподозрить, что Джексон-Морнар использует ее в каких-то неизвестных и, по всей вероятности, преступных целях.

Более того, если она подозревала, что он может быть агентом, то почему она рассматривала возможность только британской разведки? Почему ей не пришло в голову, что Джексон-Морнар может быть агентом ГПУ?

Утверждение о том, что Джексон-Морнар мог быть британским агентом, вполне соответствовало «партийной линии» сталинистской бюрократии того времени. В марте 1940 года уже действовал пакт «Гитлера-Сталина», и глобальная пропагандистская машина сталинцев перешла от изображения Троцкого как агента нацистской Германии к осуждению его как агента британского империализма. Мексиканская коммунистическая партия, в частности, яростно осуждала Троцкого и требовала его выдворения из страны как «агента английской разведки» [65].

Воспоминания Сильвии Агелофф — если в них была хоть капля правды — также вызывают вопросы относительно роли Маргариты Росмер. Почему она «успокоила» Агелофф вместо того, чтобы строго предостеречь ее от поддержания отношений с сомнительной личностью? Почему Росмер не сообщила Троцкому и Наталье Седовой об опасениях, якобы высказанных Агелофф по поводу ее личного компаньона?

Более того, после покушения 24 мая в мексиканской прессе широкую огласку получило подтверждение тому, что адрес в здании «Эрмита», указанный Джексоном-Морнаром, был тем же самым, что и адрес Сикейроса. Это не оставляло сомнений в том, что любовник Агелофф был сталинистским агентом. После убийства мексиканский троцкист Октавио Фернандес подтвердил, что Агелофф никогда не говорила Троцкому или его охранникам, что у Джексона-Морнара был офис в здании «Эрмита», — даже после того, как стал известен адрес Сикейроса, и его связи с ГПУ стали очевидными [66].

Возникает еще один вопрос: почему Агелофф вообще рассказала эту историю мексиканской полиции? Не пыталась ли она доказать в подтверждение своей невиновности, что у нее были опасения по поводу Джексона, но что ее успокоила политически опытная Маргарита Росмер? Ответы на эти вопросы скрыты под покровом сложной паутиной лжи, полуправды и различных алиби, сконструированных после убийства.

Март 1940 года: Участвовала ли Агелофф вместе с Меркадером в сталинистском митинге?

После своего ареста Агелофф рассказала полиции об еще одном инциденте: в марте она присутствовала на сталинистском митинге в центре Мехико. Лури резюмировал заявление Агелофф чиновникам полиции следующим образом:

«В марте 1940 года мексиканские коммунисты организовали в театре Bellas Artes конференцию, носившую ярко выраженный антитроцкистский характер. Сильвия хотела пойти послушать. Хотя Рамон противился, в конце концов, он согласился сопровождать ее. Выступал Джеймс Форд, чернокожий американец, которого Компартия США выдвинула кандидатом в вице-президенты в 1932 году, и который бывал в Испании во время гражданской войны. Он напал на Троцкого так решительно, что Сильвия хотела публично ответить на его доводы, однако Рамон остановил ее, схватив за руку, чтобы помешать ей говорить» [67].

Если Агелофф действительно присутствовала на митинге, то это было крайне опасно для одинокого троцкиста, особенно для человека, который посещал резиденцию Троцкого. Сталинцы неоднократно применяли насилие в отношении троцкистов на публичных собраниях.

Кроме того, если Агелофф присутствовала на мероприятии сталинцев вместе с Джексоном-Морнаром, то вполне вероятно, что последнего могли бы опознать как Рамона Меркадера многочисленные каталонские сталинцы-изгнанники, жившие в Мексике. Сына Каридад дель Рио, известной каталонской сталинистки, могли легко узнать многочисленные испанские коммунистические эмигранты, которые бежали в Мексику после победы Франко. Президент Карденас предоставил тогда убежище всем беженцам из республиканской Испании.

После августовского нападения, когда фотографии убийцы начали появляться в мексиканской прессе, среди испанских сталинистских эмигрантов не было сомнений в истинной личности убийцы. Лури отметил, что «Россенд Кабре, который был товарищем Рамона со времени их пребывания в Коммунистической партии Каталонии, опознал его, когда открыл газету. “Это Рамон Меркадер”, — сказал он. Новость передавали из уст в уста изгнанные испанцы» [68].

Лури цитирует другого изгнанного каталонского сталинца, Артуро Гарсиа Игуаля, который сказал: «Когда мексиканская пресса судила и рядила о личности ”Джексона-Морнара”, который ударил ледорубом по голове Троцкого, мы все знали, что это — Рамон Меркадер из PSUC [сталинистской Объединенной социалистической партии Каталонии]» [69].

Если Агелофф действительно присутствовала на митинге, было ли это неосторожностью, или она чувствовала необходимость в создании легенды на случай, если ее там кто-то видел, кто мог бы сообщить об этом следователям? Была ли эта история выдумана для того, чтобы попытаться укрепить свою репутацию как настоящей троцкистки, и в то же время выставить Джексона-Морнара в выгодном свете?

Конец марта 1940 года: Агелофф приводит Джексона-Морнара в дом Троцкого перед отъездом в Нью-Йорк

Агелофф покинула Мексику и вернулась в Нью-Йорк в конце марта. До этого Джексон никогда не бывал в доме Троцкого и только высаживал Агелофф снаружи. Но незадолго до своего отъезда Агелофф в первый раз привела Джексона-Морнара в дом.

Лури писал: «26 марта Сильвия улетела в Нью-Йорк, но сначала она пошла попрощаться с Троцким в сопровождении Рамона, который таким образом впервые вошел в дом» [70].

Позже Агелофф рассказала мексиканской полиции, что перед отъездом в Нью-Йорк она проинструктировала Джексона-Морнара не ездить в дом Троцких без нее [71].

Если бы это было правдой, это означало бы, что ее подозрения в отношении этого человека были настолько серьезны, что она считала его угрозой для жизни Троцкого. Зачем же тогда она привела его на виллу Троцкого, хотя ее подозрения продолжали расти? Если она начала сомневаться в его благонадежности, то почему не сообщила об этом Троцкому или его охранникам? Инцидент с адресом Джексона-Морнара в здании «Эрмита» произошел в начале марта. Почему же тогда она решила привести в дом Троцкого человека, который, по ее словам, мог быть британским агентом? Зачем предоставлять ему возможность увидеть виллу изнутри? Была ли эта информация использована для того, чтобы дать майским бандитам представление об интерьере дома? Проверяла ли Агелофф бдительность охраны?

С отъездом Агелофф в Нью-Йорк Джексон-Морнар переехал в апартаменты «Ширли-Корт», где ему предстояло прожить до июня. Апартаменты «Ширли-Корт» располагались по адресу 139 Calzada Manuel Villalongín, к северу от Пасео-де-ла-Реформа в центре Мехико, в девяти кварталах ходьбы от 55 Calle Dinamarka, где ГПУ создало свой оперативный штаб в городе.

За это время Джексон-Морнар неоднократно встречался со своей матерью и ведущим сотрудником ГПУ Леонидом Эйтингоном, которому было поручено руководить мексиканскими аспектами убийства. Маргарита Росмер также неоднократно посещала апартаменты в «Ширли-Корт» в это время [72].

Нападение 24 мая 1940 года

Ранним утром 24 мая группа вооруженных людей во главе с художником-сталинцем Давидом Альфаро Сикейросом ворвалась в резиденцию Троцкого. Оказавшись во дворе, сталинисты открыли огонь, но не попали ни в Троцкого, ни в кого-либо из его охраны. Им удалось только ранить в ногу 12-летнего внука Троцкого Севу.

Нападавшие также попытались поджечь архив и документы Троцкого. Незадолго до нападения Маргарита и Альфред Росмеры привезли в Мексику из европейских архивов Троцкого много важных документов.

По словам Дмитрия Волкогонова, Росмеры «прожили несколько недель у четы Троцких… Росмеры привезли затворникам большую почту: книги, письма, часть архива» [73]. Волкогонов ссылается на архивные материалы советской разведки, отмечая, что Росмеры прибыли в Мексику также для защиты Марка Зборовского. «Росмер сказал, что “за его [Зборовского] надежность он ручается головой и дает ему самую лучшую характеристику”», — писал Волкогонов, цитируя документы разведки [74].

Хотя атака 24 мая провалилась, штурм показал, что команда сталинцев хорошо знала внутреннее расположение построек и были в состоянии подавить охрану Троцкого огнем с различных ключевых точек.

Роль Роберта Шелдона Харта

Нападавших пропустил во двор виллы охранник Троцкого Роберт Шелдон Харт. После нападения Харта увезли вместе с нападавшими, и впоследствии они убили его.

После распада Советского Союза из расшифрованных телеграмм ГПУ — «бумаги “Веноны”» — стало ясно, что Харт на самом деле был агентом ГПУ. Сразу же после теракта 24 мая появилось достаточно доказательств соучастия Харта, включая показания полицейского, который видел, как Харт бежал с ГПУ по собственной воле, а также заявление отца Харта о том, что у его сына в спальне в Нью-Йорке висел плакат с портретом Сталина.

Троцкий публично заявил, что смерть Харта от рук ГПУ «является убедительным аргументом» против его роли агента. Однако Троцкий не исключал возможности соучастия Харта в нападении. Он писал 25 июня 1940 г1940 г.:

«На самом деле проникновение агента Сталина в мой дом могло бы только означать, что ГПУ удалось обмануть доверие моих нью-йоркских друзей, рекомендовавших мне Р. Шелдона. Всем посвященным известно, что ГПУ наводняет рабочие организации и государственные учреждения во всем мире своими наемными агентами. На это тратятся ежегодно десятки миллионов долларов» [75, курсив добавлен].

Следователь мексиканской полиции Леандро Санчес Салазар, который с самого начала считал, что Харт был оперативником ГПУ, оценил последствия признания Харта участником нападения 24 мая. Он писал: «Если будет признано, что Шелдон был шпионом, это поставит вопрос об ответственности главных троцкистов в Нью-Йорке, которые послали его в Мексику» [76].

Но СРП некритично поверила в невиновность Харта и не предприняла никаких дальнейших усилий, чтобы тщательно изучить вопрос о том, как отдельные лица получали право находиться в резиденции в Койоакане и иметь доступ к Троцкому. Серьезное расследование прошлого Харта, несомненно, выявило бы его связи со сталинистским движением. Разоблачение этого губительного нарушения безопасности вполне могло бы побудить СРП провести проверку всех лиц, которым было разрешено находиться на вилле на Авениде Вьена. Трудно поверить, что такая проверка не вызвала бы вопросов относительно Фрэнка Джексона-Жака Морнара и Сильвии Агелофф.

После нападения 24 мая: Новое задание Джексона-Морнара

В Москве провал теракта 24 мая расценили как политическую катастрофу. Вот как известие об этом, по словам Волкогонова, дошло до Сталина:

«Сообщение о неудаче, поступившее в Москву, как мне удалось установить (это подтверждает и П.А. Судоплатов) вызвало ярость Сталина. Берии пришлось выслушать немало гневных слов, а непосредственных организаторов могла ждать судьба арестованного С.М. Шпигельгласа [77]. Теперь ставка была сделана на действия боевика-одиночки, который уже давно находился в Мексике и готовился к исполнению своей страшной миссии» [78].

Джексон-Морнар узнал о своем задании только после провала атаки 24 мая. Волкогонов утверждал:

«До 24 мая 1940 года молодой испанец полагал, что ему не придется самому обагрить руки кровью русского революционера. Но уже через два-три дня, 26 или 27 мая, Леонид Котов (Эйтингон), заперлись в номере, долго говорил с молодым испанцем». «Рамон Меркадер, на которого теперь сделал ставку Эйтингон, помнил: ему поручили “совершить казнь”. Ему внушили, что он лишь — “исполнитель справедливого приговора”, вынесенного в Москве; что это огромная честь, которая сделает его навсегда героем. Ослушаться Меркадер не мог. Еще в Испании он узнал, чем кончается непослушание или подозрение. Когда одного знакомого республиканца во время событий в Каталонии заподозрили в связях с ПОУМ, тот вскоре бесследно исчез. Меркадеру дали понять: таков закон революции — слабых или неверных устраняют» [79].

Мы не знаем, насколько подробно Эйтингон объяснил новое задание Джексону-Морнару. Две недели спустя, однако, Джексон-Морнар должен был поехать в Нью-Йорк, чтобы встретиться со своими кураторами из ГПУ. Вероятно, тогда ему более подробно объяснили истинный смысл его новой роли.

Другой ведущий сотрудник ГПУ, Павел Судоплатов, который вместе с Эйтингоном возглавлял заговор с целью убийства Троцкого, подтвердил, что Меркадер получил новое назначение после 24 мая. Судоплатов рассказал о своем разговоре с Меркадером в Москве в 1969 году, через девять лет после освобождения последнего из мексиканской тюрьмы.

Меркадер сказал Судоплатову, что лишь спустя несколько дней после неудавшегося нападения 24 мая ему пришла в голову мысль о личном участии в заговоре с целью убийства Троцкого. До тех пор Меркадера готовили в качестве долгосрочного агента ГПУ, действующего внутри троцкистского движения. «Рамон, естественно, знал, что он был членом команды по борьбе с троцкизмом в Мексике, — писал Судоплатов, — но он не ожидал [до 24 мая], что сам станет убийцей» [80].

28 мая 1940 года: Джексон-Морнар впервые встречается с Троцким

По словам жены Троцкого Натальи Седовой, «наша первая встреча с мужем Сильвии Агелофф, Джексоном, состоялась 28 мая в 9 часов утра» [81].

В последнем томе своей трехтомной биографии Троцкого польский историк Исаак Дойчер пишет, что эта первая встреча была организована под другим весьма полезным предлогом:

«28 мая, через несколько дней после налета, убийца впервые столкнется с Троцким лицом к лицу. Эта встреча не могла быть более случайной по характеру. Росмеры должны были вот-вот уехать из Мехико и подняться на борт корабля в Веракрус; и “Джексон” предложил отвезти их туда на своей машине, делая вид, что ему все равно нужно в Веракрус, куда он регулярно ездит по делам. Он приехал за ними рано утром, и его попросили подождать во дворе, пока люди подготовятся к отъезду. Войдя во двор, он наткнулся на Троцкого, который все еще находился у клеток, давая корм кроликам» [82].

В этот день Седова также отправилась с Джексоном-Морнаром в Веракрус, чтобы отвезти Росмеров [83]. Пучвентос писал, что Седова позже вспоминала, что «Джексону несколько раз приходилось спрашивать дорогу в Веракрус, что было странно, учитывая, что он говорил, что ему часто приходится ездить в этот город» [84].

По словам Лури, Росмеры сказали, что едут в Париж через Нью-Йорк, хотя в это время гитлеровские армии приближались к Парижу, который пал 14 июня [85]. Росмеры остались в Нью-Йорке и встретились с Агелофф и Джексон-Морнаром, когда последний отправился туда в июне, чтобы встретиться со своими кураторами ГПУ [86]. Примерно в это же время другие сталинские агенты в Мексике приезжали в Нью-Йорк, где они вскоре встретятся с Джексоном-Морнаром. Каридад дель Рио прибыла туда 21 мая, после путешествия из Мексики через Кубу [87].

11 июня 1940 года: Джексон-Морнар встречается с Кэнноном и Доббсом

В Мексике 11 июня Джексон-Морнар встретился с ведущими членами СРП, включая Джеймса Кэннона и Фаррелла Доббса, которые приехали с целью улучшить охрану Троцкого после майского нападения. Как писал Дэвид Норт в работе «Последний год Троцкого»:

«Во время поездки в Койоакан руководители СРП осмотрели виллу и одобрили строительные работы, которые должны были укрепить комплекс от возможного нападения. Несмотря на их искреннюю приверженность защите Троцкого, их усилия сводил на нет тревожный уровень личной беспечности. Несмотря на то, что роль Шелдона Харта в нападении 24 мая оставалась неясной, нет никаких признаков того, что лидеры СРП проявляли более осторожное отношение к своим личным связям. Учитывая продолжающуюся кампанию против Троцкого в сталинистской прессе, руководители СРП должны были понимать, что политическая обстановка в Мехико оставалась опасной, что столица кишит агентами ГПУ, намеревавшимися устранить Троцкого.

И тем не менее вечером 11 июня Джеймс П. Кэннон и Фаррел Доббс приняли приглашение поужинать в отеле “Женева”, а затем выпить в еще одном месте. Пригласившим двух лидеров СРП был Джексон-Морнар. Кэннон сообщил об этой встрече во время короткого внутреннего расследования, проведенного руководством СРП после убийства. Однако эта информация была скрыта от рядовых членов партии» [88].

Хотя Сильвии Агелофф не было в Мексике во время этой встречи, вполне вероятно, что она договорилась познакомить Джексона-Морнара с Кэнноном и Доббсом. Лилиан Поллак вспоминала, что в 1939 году Агелофф сказала ей, что она хочет познакомить его с Кэнноном и другими лидерами СРП. Возможно, она уже познакомила их осенью 1939 года, когда Джексон-Морнар посетил Нью-Йорк. Во время этой поездки Агелофф знакомила его с несколькими своими товарищами по СРП, а Кэннон и Доббс в это время тоже находились в городе.

Даже если они не были представлены друг другу до 1940 года, то в соответствии с поведением Агелофф можно было бы предположить, что Кэннон и Доббс навестят Джексона-Морнара, когда прибудут в Мексику. Именно она всегда знакомила Джексона-Морнара с лидерами Четвертого Интернационала. В Париже Агелофф представила Джексона-Морнара делегатам учредительной конференции. В Койоакане она привела его на виллу и познакомила с ее обитателями. Кэннон и Доббс не стали бы встречаться с совершенно незнакомым человеком. Его представили им как компаньона Сильвии. Она снова была тем звеном, которое все глубже и глубже интегрировало убийцу Троцкого в троцкистское движение.

Джексон-Морнар собирался уехать в Нью-Йорк. Но перед тем, как лететь туда, он оставил свою машину во дворе у Троцкого, что впоследствии дало ему предлог вернуться за ней по возвращении в Мексику [89].

12 июня 1940 года: Агелофф помогает Джексону-Морнару попасть в США

12 июня американское консульство в Мексике удовлетворило просьбу Джексона-Морнара о визе на въезд в США. На следующий день он должен был вылететь в Нью-Йорк.

В июне 1940 года иностранцу было крайне трудно попасть в Соединенные Штаты. Гитлеровское вторжение во Францию шло полным ходом, и из Европы начался массовый исход беженцев. Правительство Рузвельта ввело весьма строгие иммиграционные меры.

Для того, чтобы Джексону-Морнару разрешили приехать в Соединенные Штаты, ему нужно был представить несколько рекомендаций от граждан США, которые согласились бы поручиться за правдивость его заявления. Даже имея эти документы, Джексон-Морнар не получал права оставаться в США в течение длительного периода времени. Его въезд был оправдан целью проезда в другую страну, и он был обязан представить доказательства того, что он купил билеты, чтобы покинуть США. Ему было разрешено оставаться только в течение короткого срока, необходимого для того, чтобы успеть на свой пересадочный рейс из США. От него требовалось указать адрес в США, где он будет находиться во время своей короткой остановки.

Распоряжение главы ФБР Эдгара Гувера от 24 августа 1940 года и названное «По поводу: Фрэнк Джексон, Сильвия Агелофф, Шпионаж» показывает, что Джексон-Морнар ссылался на Сильвию Агелофф и членов СРП Генри Шульца и Эвелин Рид [90]. Позже Рид станет женой давнего лидера СРП Джорджа Новака, который помог агенту ГПУ Марку Зборовскому обеспечить свой въезд в США во время Второй мировой войны.

При подаче заявления на визу Джексон-Морнар сказал, что планирует остановиться в Нью-Йорке всего на два дня, прежде чем отправиться в канадский Монреаль. В заявлении он указал, что его постоянный адрес — ул. Сен-Дени, 1269 в Монреале [91]. Джексон-Морнар не намеревался ехать в Монреаль, и дома 1269 по ул. Сен-Дени не существовало.

Отдельный отчет ФБР, написанный Дж. Эдгаром Гувером, прокомментировал заявление Джексона-Морнара о выдаче разрешения на поездку:

«Он намеревался остаться в Соединенных Штатах примерно на два дня, где его адрес был бы Ливингстон-стрит, 50, Бруклин, Нью-Йорк. В качестве ссылки он привел следующее:

Сильвия Агелофф, Ливингстон-стрит, 50
Бруклин, Нью-Йорк

… Подав заявку на вышеупомянутый транзитный сертификат, Джексон предъявил письмо от Via Mexicana de Aviacion от 12 июня 1940 года, в котором указывалось, что Джексон ранее внес деньги на покупку билета на самолет в Монреаль, Канада, и заказал билет на эту поездку» [92].

Кроме того, 24 августа Гувер направил отдельный меморандум Б.Э. Сакетту (B.E. Sackett), специальному агенту, возглавлявшему отделение ФБР в Нью-Йорке. Гувер повторил имена и адреса Агелофф, Эвелин Рид и Генри Шульца. По-видимому, полагая, что расследование лиц, способствовавших путешествиям Джексона-Морнара, раскроет агентов ГПУ в США, Гувер заявил следующее:

«Бюро желает, чтобы по этому вопросу было проведено очень осторожное и тщательное расследование в районе, охватываемом вашим местным отделением [то есть в Нью-Йорке]. Необходимо приложить все возможные усилия, чтобы выяснить всю имеющуюся информацию о прошлом Джексона, его сообщниках и деятельности. Как вам было сообщено ранее, Бюро желает, чтобы были приняты все меры предосторожности, чтобы избежать какой-либо огласки в связи с этим расследованием» [93].

Гувер не хотел, чтобы агенты ГПУ, которые были в пределах его досягаемости, что-то заранее почувствовали. Он потребовал, чтобы Бюро незаметно продолжило свое расследование.

Продолжение следует

***

Примечания:

[31] Ibid. at location 2,575.

[32] Barrón Cruz, p. 136.

[33] Puigventós at location 2,433.

[34] Alain Dugrand, Trotski: Mexico 1937–1940 (Mexico City: Siglo XXI de España Editores, 1992), p. 63.

[35] Barrón Cruz, p. 72.

[36] Luri, p. 223.

[37] Ibid., p. 220.

[38] Интервью Дэвида Норта с Жаном ван Хейенортом 10 сентября 1975 года.

[39] Puigventós at location 2,467, referencing Archivo General de la Nación, Mexico. Tribunal Superior de la Justicia del D.F. Año 1940.Caja 3265. Folio 602993, p. 73.

[40] Robert J. Alexander, International Trotskyism, 1929–1985: A Documented Analysis of the Movement (Duke University Press, 1991), p. 270.

[41] Волкогонов Д., Троцкий, Москва, 1992, т. 2, стр. 227.

[42] Gani Jakupi, Les Amants de Sylvia (Paris: Futuropolis, 2010) pp. 11–14.

[43] February 29, 1956 Executive Confidential Testimony, p. 268.

[44] Alexander, p. 268.

[45] Ibid.

[46] Luri, p. 223.

[47] Puigventós at location 2,462.

[48] FBI Report of Agent George Starr, dated September 4, 1940.

[49] Memoranda from J. Edgar Hoover dated September 17, 1940.

[50] See: “Class Struggle: Education Workers Newsletter,” Issue No. 3, April-May 2012, p. 15–16. Available here.

[51] Lillian Pollak, The Sweetest Dream: Love, Lies and Assassination, (New York: iUniverse, 2008) p. 267. Хотя Поллак утверждала, что книга была «вымыслом», в упомянутом выше интервью 2011 года она говорит: «Инциденты, которые я описываю в книге, действительно имели место быть».

[52] Luri, p. 237.

[53] Bertrand Patenaude, Trotsky: Downfall of a Revolutionary (New York: Harper, 2009), kindle edition, pp. 244–45.

[54] Puigventós at location 3,517.

[55] Leandro Sanchez Salazar and Julian Gorkin, Murder in Mexico (New York: Secker &Warbig, 1950) pp. 88–89.

[56] Elisabeth K. Poretsky, Our Own People (University of Michigan Press, 1969) p. 238.

[57] Louis Budenz, Men Without Faces (New York: Harper and Brothers), 1950, p. 126.

[58] Luri, p. 238.

[59] Puigventós at location 146.

[60] How the GPU Murdered Trotsky (London: New Park Publications, 1981) p. 103.

[61] Luri, p. 238.

[62] Ibid., p. 239.

[63] Albert Goldman, The Assassination of Leon Trotsky: The Proofs of Stalin’s Guilt (New York: Pioneer Publishers, 1940), p. 16.

[64] Ibid.

[65] См., например: “How Stalin pressured Mexico for Trotsky’s deportation,” El Pais, September 15, 2016.

[66] Olivia Gall, Trotsky en Mexico y la vida política en tiempos de Lázaro Cárdenas (1937–1940) (Mexico DF: UNAM, 2012), pp. 354–55.

[67] Luri, p. 237.

[68] Ibid., p. 255.

[69] Ibid.

[70] Ibid., p. 240.

[71] Ibid.

[72] FBI report of August 27, 1940.

[73] Волкогонов Д., стр. 318.

[74] Там же.

[75] Троцкий Л., «Труп Р. Шелдона».

[76] Sanchez Salazar, p. 96.

[77] Сергей Шпигельглас возглавлял действия ГПУ по убийству ведущих троцкистов в Европе в 1930-е годы и курировал Зборовского. Он был арестован Сталиным в 1938 году, в частности, потому, что не сумел убить Троцкого. Его пытали и расстреляли в 1941 году.

[78] Волкогонов, стр. 321.

[79] Там же, стр. 329, 324.

[80] Pavel Sudoplatov and Anatoli Sudoplatov, Special Tasks: The Memoirs of an Unwanted Witness—A Soviet Spymaster (Little, Brown & Co., 1994), pp. 77–78.

[81] “Natalia Trotsky Answers A Foul Slander,” Socialist Appeal, October 26, 1940.

[82] Исаак Дойчер. Троцкий. Изгнанный пророк. 1929–1940, глава «Адски черная ночь».

[83] Puigventós at location 4,383.

[84] Ibid. at location 4,403.

[85] Luri, p. 244.

[86] По словам Райнера Тоссторфа, Росмеры не вернулись во Францию в 1940 году вследствие войны и остались в Соединенных Штатах. См.: Reiner Tosstorff, The Red International of Labour Unions (RILU) 1930–1937 (Chicago: Haymarket Books, 2018), p. 858.

[87] Luri, p. 241.

[88] Норт Д., «Последний год Троцкого» // Мировой Социалистический Веб Сайт, 9 сентября 2020 г2020 г.

[89] Puigventós at location 4,527.

[90] August 24, 1940 FBI report “Re: Frank Jacson, Sylvia Ageloff, Espionage,” from J. Edgar Hoover to B.E. Sackett.

[91] FBI Report of August 23, 1940 from Agent C.H. Carson to Clegg.

[92] FBI report of J. Edgar Hoover dated August 24, 1940.

[93] Ibid.