Первая часть — Вторая часть — Третья часть — Четвертая часть — Пятая часть — Шестая часть
Чудесное спасение Троцкого от покушения 24 мая 1940 года оказалось лишь отсрочкой. ГПУ немедленно приступило к осуществлению альтернативного плана убийства Троцкого. Следующая попытка была предпринята не хорошо вооруженным отрядом убийц, а убийцей-одиночкой. Рамон Меркадер, испанский агент, выбранный для этого задания ГПУ, был введен в среду Четвертого Интернационала своей подругой Сильвией Агелофф еще в 1938 году. Конкретные отношения Агелофф с американской Социалистической рабочей партией остаются неясными. Она, по-видимому, выполняла функции курьера между Четвертым Интернационалом и СРП.
Трудно примирить связи между Агелофф и руководством Четвертого Интернационала с ее личной и политической наивностью. В продолжение периода интимных отношений, длившихся почти два года, она либо не замечала, либо подавляла в себе беспокойство по поводу вопиющих аномалий, противоречий и загадок, которые окружали ее очень странного друга: его многочисленные имена (Фрэнк Джексон, Жак Морнар, Вандендреш), крайне сомнительная деловая активность, неограниченный запас наличных денег. Сильвии Агелофф никогда не приходило в голову — по крайней мере, так она утверждала после убийства, когда ее допрашивали подозрительные и сомневающиеся мексиканские прокуроры, — что что-то не так с ее бойфрендом, что он определенно не тот человек, которого можно допускать к близкому общению с Троцким.
Весной 1940 года Джексон-Морнар воспользовался возможностью, предоставленной Агелофф, чтобы познакомиться с охранниками Троцкого, хотя он и не проявил никакого интереса встретиться с самим революционным лидером. Часто везя Агелофф на виллу на Авенида Вьена, Джексон-Морнар терпеливо ждал снаружи, пока она закончит свою работу. Но он болтал с охранниками и старательно налаживал отношения с близкими друзьями Троцкого — Альфредом и Маргаритой Росмер. Несмотря на десятилетия, проведенные в революционном движении, оба они не нашли ничего особенного в Джексоне-Морнаре, предположительно аполитичном бизнесмене с большим кошельком и избытком свободного времени. Супруги, родившиеся во Франции, не заметили акцент этого испанца, который утверждал, что он бельгиец.
Только через четыре дня после нападения 24 мая Джексон-Морнар впервые зашел во двор виллы и кратко пересекся с Троцким. Во время одной из своих поездок в Койоакан Джексон-Морнар подошел к охранникам, которые укрепляли внешние стены виллы. Они объяснили, что готовятся к очередному штурму со стороны ГПУ. Джексон-Морнар нарочито небрежно заметил, что в следующем покушении на Троцкого ГПУ использует другой метод.
Работа Троцкого продолжалась в привычном для него изнурительном темпе. Хотя он был очень занят разоблачением заговора 24 мая и опровержением наглых заявлений Мексиканской коммунистической партии и контролируемых Сталиным профсоюзов и прессы, утверждавших, что нападение было «автопокушением», спланированным самим Троцким и проведенным его сторонниками, он внимательно следил за событиями Второй мировой войны. Трагедия невиданных масштабов постигла рабочий класс. В краткой записке, написанной 17 июня 1940 года, через два дня после поражения Франции, Троцкий писал:
«Капитуляция Франции — не простой военный эпизод. Это — катастрофа Европы. Человечество не может дальше жить под режимом капитализма. Гитлер — не случайность. Он только наиболее законченное, наиболее последовательное и зверское выражение империализма, угрожающего крушением нашей культуры» [1].
Чудовищные преступления Гитлера выросли из капитализма и гибельной глобальной политики империализма. Но завоевание Гитлером Западной Европы стало возможным благодаря помощи, которую он получил от Сталина. Измена советского диктатора рабочему классу — сначала посредством «Народных фронтов» с демократическими империалистами, а затем путем внезапно организованного соглашения с Гитлером, — «дезориентировала и деморализовала» «народные массы, прежде всего в так называемых демократиях». «Деморализовав народные массы Европы — не только Европы, — Сталин сыграл роль агента-провокатора на службе Гитлера. Но это далеко не единственный результат, — писал Троцкий. — Сталин помог ввергнуть Европу в кровавый хаос и довел СССР до самого края пропасти». Троцкий предупреждал, что «победы [Германии] на Западе — только подготовка грандиозного движения на Восток» [2]. Почти ровно год спустя, 22 июня 1941 года, Гитлер начал операцию «Барбаросса» — вторжение в Советский Союз.
Политические проблемы и проблемы безопасности, возникшие в результате рейда 24 мая и эпохальных событий в Европе, потребовали визита в Мексику делегации лидеров СРП во главе с основателем и лидером партии Джеймсом П. Кэнноном. В период со среды, 12 июня, по субботу, 15 июня, Троцкий участвовал во всестороннем обсуждении политической работы СРП в условиях войны. В этой дискуссии, помимо Троцкого и Кэннона, участвовали Чарльз Корнелл, Фаррел Доббс, Сэм Гордон, Антуанетта Коников, Гарольд Робинс и Джозеф Хансен. Долго скрывавшиеся документы, полученные в 1970-х и 1980-х годах Международным Комитетом Четвертого Интернационала, установили, что Хансен был секретным агентом ГПУ в секретариате Троцкого.
Неотредактированный стенографический отчет об этом обсуждении был распространен среди членов СРП. Записи обсуждения первого пункта повестки дня, — доклада о работе четвертой международной чрезвычайной конференции, — не велось. Стенографический отчет о дискуссиях начинается со второго пункта повестки дня: «Война и перспективы». В выступлении Троцкого в ходе этой дискуссии подчеркивалось, что принципиальное неприятие партией империалистической войны не следует путать или каким-либо образом связывать с мелкобуржуазным пацифизмом.
Вступление Соединенных Штатов в войну было неизбежным. Троцкий настаивал на том, что СРП должна перевести принципиальную оппозицию войне на язык эффективной революционной агитации, которая пересекалась бы с сознанием рабочих, но не приспосабливалась бы к национальному шовинизму.
«Милитаризация ведется сейчас в огромном масштабе. Мы не можем противопоставить ей пацифистскую фразу. Милитаризация популярна среди рабочих. У них сентиментальная ненависть к Гитлеру, смешанная с немного путанными классовыми сантиментами. Они ненавидят победивших бандитов. Бюрократия использует эти чувства и говорит: помогите побежденным бандитам. Наши выводы совсем другие. Но этот сентимент является неминуемой основой в последний период подготовки» [3].
Задача, стоявшая перед СРП, состояла в том, чтобы выработать такой подход к молодым рабочим, который, даже если они призваны в армию, развивал бы их классовое сознание. Партия должна была поставить свою агитацию «в классовые формы» [4]. Троцкий привел примеры подхода, который должна принять партия:
«Мы против буржуазных офицеров, которые обращаются с вами как со скотом, которые используют вас как пушечное мясо. Мы волнуемся о смерти рабочих, в отличие от буржуазных офицеров. Мы требуем рабочих офицеров.
Мы можем сказать рабочим: Мы готовы к революции. Но вы не готовы. Но мы все хотим иметь своих рабочих офицеров в этой ситуации. Мы хотим отдельные рабочие военные школы, которые будут нас готовить стать офицерами…
Мы отвергаем контроль Шестидесяти Семей. Мы хотим улучшить положение рабочего-солдата. Мы хотим защитить его жизнь. Не потратить её попусту» [5].
В четверг, 13 июня, дискуссия была посвящена обсуждению политики СРП в отношении президентских выборов 1940 года. Действующий президент-демократ Франклин Рузвельт баллотировался на третий срок. Партия не выдвинула своего кандидата. Произошел обмен мнениями, в ходе которого Троцкий спросил: «Что мы говорим рабочим в ответ на вопрос: за кого голосовать?» Кэннон ответил: «Они не должны задавать такие затруднительные вопросы» [6].
Троцкий спросил, почему СРП не созвала съезд профсоюзов, чтобы выдвинуть кандидата, оппозиционного Рузвельту. «Мы не можем оставаться в стороне, — сказал он. — Мы вполне можем настаивать в тех профсоюзах, где мы имеем влияние, что Рузвельт не представляет нас, что рабочие должны иметь своего собственного кандидата. Мы должны потребовать созвать национальный конгресс, связанный с независимой рабочей партией [7].
Троцкий поставил вопрос о поддержке кандидата от американской Коммунистической партии (кандидата сталинцев). С момента подписания Пакта о ненападении Коммунистическая партия США заняла позицию против вступления Соединенных Штатов в войну. Несомненно, этот маневр сталинистского руководства был целиком и полностью обусловлен внешней политикой Кремля. Но этот шаг был воспринят всерьез некоторыми членами Коммунистической партии. Разве это не давало возможности СРП вмешаться в дела рабочих, сталинистски настроенных? Троцкий предложил, чтобы СРП рассмотрела возможность, раз она не имела собственного кандидата, оказать критическую поддержку президентской кампании лидера Коммунистической партии Эрла Браудера. Хотя члены Компартии США и были дезориентированы сталинистским руководством, среди них был значительный слой сознательных рабочих. Своевременный политический маневр со стороны СРП — оказание критической поддержки кампании Коммунистической партии на основе ее нынешней оппозиции американскому вступлению в войну, — открыл бы возможность сближения с рабочими-сталинцами.
Предложение Троцкого было решительно отвергнуто Кэнноном и практически всеми другими участниками дискуссии. Многолетняя ожесточенная борьба СРП со сталинистами за влияния в профсоюзах потребовало от СРП создания блоков с «прогрессивными» слоями профсоюзной бюрократии. Маневр, предложенный Троцким, подорвал бы эти отношения.
Троцкий критически относился к сближению СРП с «прогрессивными бюрократами», которые были политически связаны с Рузвельтом и Демократической партией. «Прогрессивные бюрократы могут опереться на нас в борьбе против сталинистов. Но роль советника у прогрессивного бюрократа по большому счету мало дает» [8].
Выступая против Троцкого, Антуанетта Коников, которая была одним из первых американских сторонников Левой оппозиции еще в 1920-е годы, заявила, что, в отличие от сталинистов, американские лидеры АФТ [Американской федерации труда], такие как Дэн Тобин (лидер профсоюза водителей) и Джон Л. Льюис (лидер горняков), не будут пытаться убивать троцкистов:
«Коников: Но Тобин или Льюис не убьют нас. Троцкий: Я в этом не уверен. Льюис очень быстро убил бы нас, если бы его избрали, и пришла война» [9].
Троцкий не настаивал на том, чтобы СРП приняла предложенную им политику. Но когда дискуссия возобновилась в пятницу, 14 июня, он выступил с резкой критикой ориентации партии на прогрессистов.
«Троцкий: Я думаю, что мы выявили основное. У нас блок с так называемыми прогрессистами — не только с жуликами, но и с честными рабочими от станка. Да, они честные и прогрессивные, но время от времени они голосуют за Рузвельта — раз в четыре года. В этом весь ключ. Вы предлагаете профсоюзную политику, не большевистскую политику. Большевистская политика начинается вне профсоюзов. Рабочий может быть честным членом профсоюза, но далеким от большевистской политики. Честный активист может развиться, но это не то же самое, что большевик. Вы боитесь быть скомпрометированными в глазах профсоюзных рабочих, стоящих за Рузвельта. Они, с другой стороны, вовсе не боятся, что голосование за Рузвельта компрометирует их. Вы боитесь быть скомпрометированными. Но если вы боитесь, то вы теряете свою независимость и становитесь наполовину за Рузвельта. В мирное время это не катастрофа. В войну это нас скомпрометирует. Они могут нас разбить. Наша политика слишком крайняя для профсоюзных сторонников Рузвельта. Я заметил это по газете Northwest Organizer. Мы обсуждали это раньше, но ничего не изменилось в газете; ни одно слово. Опасность — великая опасность — в приспособлении к профсоюзным сторонникам Рузвельта. Вы не даете никакого ответа в [вопросе о] выборах, даже намека на ответ. Но у нас должна быть политика» [10].
В субботу, 15 июня, в последний день дискуссии, Троцкий продолжил свою критику адаптации СРП к профсоюзным прогрессистам.
«Мне кажется, что нужно признать некоторую пассивную адаптацию в нашей профсоюзной работе. Это не является опасностью сегодня, но это серьезное предупреждение о том, что необходим поворот. Многие товарищи больше заинтересованы в профсоюзной, чем партийной работе. Надо больше партийного единства, более резкие маневры, более серьезное и систематическое теоретическое обучение; иначе профсоюзы могут поглотить наших товарищей» [11].
По мере того как дискуссия о предвыборной политике СРП подходила к концу, встал последний вопрос: можно ли считать Коммунистическую партию легитимной частью рабочего движения? Троцкий ответил решительно:
«Конечно, сталинисты являются законной частью рабочего движения. Верно, что их вожди злоупотребляют ими в целях ГПУ — с одной стороны, в целях Кремля — с другой. Но эта сторона дела не отличает их от других оппозиционных рабочих бюрократий. Могущественные интересы Москвы влияют на Третий Интернационал, но принципиальной разницы здесь нет. Мы, конечно, рассматриваем террор ГПУ по-другому; мы боремся с ним всеми способами, даже обращаясь к буржуазной полиции. Но политическое движение сталинизма является течением в рабочем движении» [12].
Несмотря на преступления, совершенные сталинистами, — с момента покушения на него прошло всего три недели, — Троцкий настаивал на объективной оценке сталинизма. «Мы должны оценивать их с объективной, марксистской точки зрения, — настаивал Троцкий. — Они представляют собой весьма противоречивый феномен. Они коренятся в Октябрьской революции, они прошли деформацию, но они очень смелые» [13]. Цель маневра, предложенного Троцким, состояла в том, чтобы использовать это противоречие в преданности рядовых сталинистов:
«Я полагаю, что мы можем надеяться отвоевать на нашу сторону этих рабочих, начавших развитие как кристаллизация Октября. Мы рассматриваем их отрицательно: как прорваться через эту преграду. Мы должны противопоставить рядовых верхушке. Мы считаем московскую банду гангстерами, но рядовые официальной партии считают себя не гангстерами, а революционерами. Их ужасно отравили. Если мы покажем, что мы их понимаем, что между нами общий язык, то мы можем повернуть их против их вождей. Если мы завоюем даже пять процентов, то партия будет обречена» [14].
Троцкий и делегация СРП не пришли к согласию относительно его предложения о расширении критической поддержки кандидата Коммунистической партии. Он не настаивал. Это разногласие не подорвало отношений Троцкого с Социалистической рабочей партией, и дискуссии закончились дружелюбно. Во всяком случае, в той мере, в какой СРП демонстрировала заметную адаптацию к прогрессивным бюрократам, критика Троцкого оказала благотворное воздействие на партию. Через несколько недель Троцкий отметил и положительно отозвался о политическом усилении газеты Northwest Organizer.
Один из участников дискуссии позднее вспоминал замечательный случай, проливающий свет на педагогический подход Троцкого к политическим дискуссиям. Гарольд Робинс, рабочий, родившийся в Нью-Йорке, приехал в Мексику в 1939 году и стал начальником охраны Троцкого. Робинс принял участие в утренней дискуссии 13 июня, в ходе которой Троцкий поднял вопрос о критической поддержке кандидата в президенты от Компартии США. В некрологе, который я написал после смерти Робинса в 1987 году (ему было тогда 79 лет), я включил его воспоминания о том личном опыте, про который он мне рассказывал.
«Когда подошла его очередь говорить, Гарольд стал язвительно обличать сталинистов, перечисляя их многочисленные измены рабочему классу и рабское сотрудничество с буржуазными политиками. Гарольд заявил, что между сталинистами и демократами “никакой, к черту, разницы”.
Троцкий поднял руку и прервал Гарольда. “Разрешите задать вам один вопрос, товарищ Робинс. Если между сталинцами и демократами нет никаких различий, то почему они сохраняют самостоятельное существование и называют себя коммунистами? Почему бы им просто не вступить в Демократическую партию?”
Этот простой вопрос застиг Гарольда врасплох. Элементарный урок диалектики сразу же дал Гарольду понять, что его собственная позиция ошибочна. Но на этом история не закончилась.
Поскольку вопрос не был еще решен, собрание прервали на обед. Троцкий подошел к Гарольду и спросил его, что он думает.
- Ну, теперь я думаю, что вы правы, товарищ Троцкий.
“Старик” просиял от удовольствия. “Тогда, товарищ Робинс, я предлагаю создать блок и вести борьбу вместе, когда собрание возобновится”.
Гарольд вспоминал, что не мог поверить, что “Старик” говорит серьезно.
“На кой черт Троцкому нужен блок с Гарольдом Робинсом?”
Во всяком случае, он принял предложение Троцкого и с нетерпением ждал возобновления заседания. Однако, когда обеденный перерыв подходил к концу, к Робинсу подошел другой охранник, Чарльз Корнелл, который был горько разочарован тем, что он должен дежурить во второй половине дня и не сможет поучаствовать в дискуссии с Троцким. Корнелл умолял Робинса поменяться с ним местами, и Робинс уступил. В результате Корнелл принял участие в дискуссии, пока Робинс патрулировал двор виллы.
Ближе к вечеру, вскоре после окончания заседания, Гарольд неожиданно столкнулся лицом к лицу с явно разгневанным Троцким. “Где вы были, товарищ Робинс?” — строго спросил Троцкий.
Гарольд попытался объяснить обстоятельства, которые возникли во время обеденного перерыва. Троцкий отмахнулся от его доводов. “Мы заключили блок, товарищ Робинс, и вы его предали”.
Гарольд рассказал эту историю без малейшего смущения, хотя она и не представляла его в лучшем свете. Но для Гарольда инцидент был драгоценным примером цельности Троцкого как революционера, непреклонно преданного принципам во всех аспектах своей жизни и при любых условиях.
Вот человек, — казалось, говорил Гарольд, — который стоял во главе величайшей революции в истории, организовал многомиллионную армию и участвовал в эпохальной политической борьбе наряду с легендарными фигурами международного марксистского движения. И тот же Троцкий мог предложить блок с неизвестным рядовым “Джимми Хиггинсом” и относиться к этому столь же серьезно, как когда-то он рассматривал союз с Лениным! Гарольд был более чем счастлив “унизиться” и рассказать о своих собственных юношеских ошибках, чтобы передать моральное величие Троцкого» [15].
Во время поездки в Койоакан руководители СРП осмотрели виллу и одобрили строительные работы, которые должны были укрепить комплекс от возможного нападения. Несмотря на их искреннюю приверженность защите Троцкого, их усилия сводил на нет тревожный уровень личной беспечности. Несмотря на то, что роль Шелдона Харта в нападении 24 мая оставалась неясной, нет никаких признаков того, что лидеры СРП проявляли более осторожное отношение к своим личным связям. Учитывая продолжающуюся кампанию против Троцкого в сталинистской прессе, руководители СРП должны были понимать, что политическая обстановка в Мехико оставалась опасной, что столица кишит агентами ГПУ, намеревавшимися устранить Троцкого.
И тем не менее вечером 11 июня Джеймс П. Кэннон и Фаррел Доббс приняли приглашение поужинать в отеле «Женева», а затем выпить в еще одном месте. Пригласившим двух лидеров СРП был Джексон-Морнар [16]. Кэннон сообщил об этой встрече во время короткого внутреннего расследования, проведенного руководством СРП после убийства. Однако эта информация была скрыта от рядовых членов партии.
Продолжение следует.
[1] «Роль Кремля в европейской катастрофе». См.: http://iskra-research.org/FI/BO/BO-84.shtml.
[2] Там же.
[3] Совещание Троцкого с представителями американской Социалистической рабочей партии. 12–15 июня 1940 г1940 г. См.: http://iskra-research.org/Trotsky/sochineniia/1940/19400612-15.html.
[4] Там же.
[5] Там же.
[6] Там же.
[7] Там же.
[8] Там же.
[9] Там же.
[10] Там же.
[11] Там же.
[12] Там же.
[13] Там же.
[14] Там же.
[15] A Tribute to Harold Robins, Captain of Trotsky’s Guard, by David North (Detroit: 1987), pp. 8–10.
[16] Trotsky: Downfall of a Revolutionary, by Patenaude, Bertrand M. (p. 270). Harper Collins e-books. Kindle Edition.