Русский

Безопасность и Четвертый Интернационал

Сильвия Агелофф и убийство Льва Троцкого

Часть третья

Это третья часть. Часть первая была опубликована 13 февраля. Часть вторая — 16 февраля.

20 августа 1940 года Лев Троцкий был убит сталинским агентом Рамоном Меркадером в пригороде Мехико Койоакане. Доступ Меркадера к великому революционеру стал возможен благодаря его отношениям с Сильвией Агелофф, членом американской Социалистической рабочей партии (СРП — Socialist Workers Party). После убийства Агелофф представляла себя невинной жертвой двуличия Меркадера, и это утверждение никогда не оспаривалось со стороны СРП.

Данная серия статей представляет собой первое систематическое исследование троцкистским движением роли Агелофф и продолжает работу Международного Комитета Четвертого Интернационала, в частности, его расследование «Безопасность и Четвертый Интернационал». Всего будет опубликовано четыре части.

13–30 июня 1940 года: Джексон-Морнар в Нью-Йорке для встреч с ГПУ

После того как она помогла Джексону-Морнару въехать в США, Агелофф жила с ним в отеле в Бруклине, где его кураторы из ГПУ помогли создать алиби, которое он должен был использовать в случае своего ареста.

Агелофф и Джексон-Морнар жили вместе в отеле «Пьеррпонт» с 14 по 30 июня. Леонид Эйтингон тоже ездил в Нью-Йорк. Находясь в Нью-Йорке, Джексон-Морнар встречался со своей матерью Каридад дель Рио, а также с Гайком Овакимяном из ГПУ. Кроме того, Агелофф и Джексон-Морнар встретились с Росмерами, недавно прибывшими из Веракруса.

Лури пишет:

«14 июня Фрэнк Джексон (Рамон Меркадер) и его жена (Сильвия Агелофф) зарегистрировались в бруклинском отеле “Пьеррпонт” под именем “Ф. Джексон и жена”. Они занимали номер 737, стоимостью пятнадцать долларов в неделю, и жили там до 30-го. За это время у них появилась возможность встретиться с Росмерами, которые приехали погостить в Нью-Йорк на несколько дней» [95].

Pierrepont St., 55, Бруклин (бывший отель «Пьеррпонт») [Photo: Google Maps/WSWS]

В главе книги Убийство в Мексике, написанной Хулианом Горкиным, бывший лидер ПОУМ объяснял, что главной целью их поездки в Нью-Йорк было создание алиби для убийцы, которое было изложено в «исповедальном» письме Джексона-Морнара, переданном властям после его ареста.

В этом письме ГПУ изложило предполагаемый мотив убийства Троцкого Джексоном-Морнаром. Он был троцкистом, который разозлился на Троцкого, когда тот приказал ему бросить свою жену Сильвию, поехать в Шанхай и возглавить группу троцкистов, которые должны были проникнуть в СССР, заниматься саботажем в советской промышленности и убивать ведущих правительственных чиновников. После его ареста следователь полиции Санчес Салазар счел крайне подозрительным, что Джексон-Морнар не смог повторить содержание письма и неправдоподобно заявил, что написал письмо в лесу Чапультепек в Мехико [96].

Горкин объяснил значение «исповедального» письма в ГПУ, в том числе то, как и где оно было изготовлено:

«Да, все ложь и обман в этом человеческом роботе. Прежде всего письмо, которое нашли у него. Нет сомнения, что оно было написано в Нью-Йорке, изучено, обсуждено и переписано заново. Чтобы скрыть этот факт, убийце пришлось изобрести фантастическую пишущую машинку. Это подтверждается подписью и датой, написанной карандашом в последнюю минуту, а также тем, что в своем заявлении он не очень хорошо помнил его содержание. Агенты ГПУ в Нью-Йорке очень тщательно составили его, как будто это был документ высокой политики, от которого зависело будущее России, документ, более важный для них, чем все теории Коминтерна. В умах его составителей была одна главная забота — удовлетворить вождей и, прежде всего, верховного вождя.

Пока Джексон-Морнар носил его на себе, хорошо спрятанное, как бомбу, готовую взорваться, копия, без сомнения, была отправлена в Москву. В дипломатической почте, естественно. В соответствии с привычками ГПУ, это письмо было составлено так, чтобы убить сразу двух зайцев: с одной стороны, представить Троцкого заклятым врагом русского народа и организатором убийства Сталина, а с другой — уничтожить троцкизм как морально, так и политически. Он останется без лидера. Один из его членов был “разочарован” лидером и убил его. Почти во всех деяниях ГПУ обнаруживается одно и то же двуличие, одно и то же вероломство: ему мало убийства, оно должно обесчестить жертву и переложить вину на другого. Но по тому же признаку этого неуклюжего макиавеллизма ГПУ демонстрирует свою торговую марку, свою особую печать. Это письмо монументально глупо: во-первых, по самому факту его написания, а, во-вторых, в еще большей степени, по содержанию. Как будто визитную карточку ГПУ положили в карман убийцы» [97].

Важность создания этого ложного нарратива объясняет, почему визит Джексона-Морнара в Нью-Йорк длился целых две недели. Ясно, что для обсуждения, написания и переписывания этого ложного признания требовалась чрезвычайная секретность. В этот критический период Джексон-Морнар жил с Агелофф в номере 737 отеля «Пьеррпонт».

Горкин объяснил, что письмо служило еще одной цели — помешать самому Джексону-Морнару раскрыть что-либо о том, как планировалось убийство:

«Нет сомнения, что оно было подготовлена в надежде, что последний [то есть Джексон-Морнар], в свою очередь, будет убит. Таким образом, ГПУ льстило себе тем, что сможет убить сразу трех зайцев: агент тоже будет убит, и это станет его “завещанием”. Тот факт, что Троцкий, смертельно раненный, все же помешал своим секретарям ликвидировать убийцу, был в высшей степени мудрым ходом с его стороны; он сохранил свой политический рассудок до конца. Таким образом, вся ложь, все предательства могли быть раскрыты или почти все» [98].

30 июня 1940 года: Агелофф помогает Джексону-Морнару вернуться в Мексику

В конце пребывания Агелофф и Джексона-Морнара в Нью-Йорке ГПУ организовало для Джексона-Морнара тайное возвращение в Мексику. Из гостиничного номера в присутствии Агелофф Джексон-Морнар позвонил в авиакомпанию Eastern Airlines и договорился о своем рейсе назад [99].

Он не полетит до самого Мехико, несмотря на то, что деньги для него — не помеха. Вместо этого он купил билеты на самолет до Нового Орлеана, а затем до Сан-Антонио, штат Техас. Из Сан-Антонио он должен был отправиться на американо-мексиканскую границу близ города Ларедо и пересечь ее пешком. С мексиканской стороны границы он должен был сесть на поезд до Мехико.

Когда Джексон-Морнар прибыл в Сан-Антонио, он позвонил Агелофф и сообщил ей, что собирается въехать на территорию Мексики. Записи ФБР подтверждают, что он покинул Нью-Йорк «30 июня 1940 года рейсом Eastern Air Lines до Ларедо, штат Техас. В Ларедо, по его словам, он перешел пешком по Международному мосту и поехал по Мексиканской национальной железной дороге в Мехико» [102]

Доклад Дж. Эдгару Гуверу от 4 сентября 1940 года: «Дорогой сэр, После обеда 20 августа 1940 г. Лев Троцкий был убит в его доме в Койоакане, Мексика, Жаком Морнаром ван Дендресехдом, использовавшим альпеншток. Бюро в настоящем случае расследует не убийство Троцкого, а тщательно и детально расследует прошлое и контакты ван Дендресехда и Агелофф, чтобы установить личность тех, кто организовал убийство Троцкого. Представители ОГПУ в Соединенных Штатах, вероятно, отвечали за убийство Троцкого руками ван Дендресехда, и надо предпринять обширную и неотложную попытку проверить информацию, изложенную ван Дендресехдом и Агелофф, и раскрыть полные и верные сведения об их действиях и связях». [Photo: FBI]

В отдельном отчете ФБР отмечалось:

«Пройдя по Международному мосту близ Ларедо и использовав оригинальную карточку туриста для поездки в Мехико на поезде (то есть карточку туриста, которую он приобрел при первом въезде в Мексику), он смог вернуться в Мехико без каких-либо записей о своем возвращении, поскольку охрана поезда не регистрирует туристов, которые предъявляют свои туристические карты для поездки» [103].

Этот сложный план позволил ему проникнуть в Мексику незамеченным и без таможенного досмотра. В результате не будет никаких официальных иммиграционных записей о том, что он присутствовал в Мексике, когда должно было произойти убийство.

Июль 1940 года: Джексон-Морнар ведет себя все более странно

По словам Волкогонова, во время беседы с Эйтингоном «Рамон слушал и, вероятно, холодок подступал к его сердцу… после короткой депрессии в июне Рамон вновь обрел присутствие духа…» [104] После поездки в Нью-Йорк Джексон-Морнар осознал, что успех его миссии был вопросом жизни и смерти для всех участников, включая его самого, его мать Каридад дель Рио и Эйтингона. Волкогонов писал:

«В мае удар был нанесен, но чудо спасло лидера “Мировой партии социальной революции”. Эйтингон знал, что больше осечки быть не должно. На карту поставлена не только жизнь затворника, забаррикадированного дома по улице Вены, но и его собственная жизнь, как и его семьи… Эйтингону нужно было найти способ проникновения своего человека внутрь дома Троцкого…» [105]

Документы, хранящиеся сейчас в Главном национальном архиве Мексики, ясно показывают, что новое задание Джексона-Морнара вызвало у него кризис.

Точная дата прибытия Джексона-Морнара в Мехико неизвестна. Он поселился в своем новом отеле в столице только 5 июля. Пучвентос писал: «Согласно тому, что позже скажет Жак, он заболел в городе близ Пуэблы, где отдыхал» [106].

Пучвентос пояснял:

«По возвращении в Мексику, согласно сведениям, полученным полицией Мехико, Рамон Меркадер не поселился ни в отеле “Гамбург”, где прежде останавливался с Сильвией, ни в апартаментах “Ширли-Корт”, где у него были различные встречи или беседы с Эйтингоном и матерью. Он остановился в другой гостинице, “Мария Кристина”, где впервые оставил свой багаж и проживал там с 5 по 14 июля, 16, а также с 18 июля до 9 августа [107].

Расследование, проведенное мексиканской полицией после убийства, подтверждает, что Джексон-Морнар действовал беспорядочно. Он не вернулся в отель в ночь на 15 и 17 июля, и персонал отеля «Мария Кристина» заявлял, что Джексон-Морнар ни с кем не связывался. В одном полицейском отчете говорилось: «Он не получал ни адресованной ему корреспонденции, не принимал ни телефонных звонков, ни визитов. Единственным обстоятельством было то, что он спал днем и уходил ночью. Он привык возвращаться каждый день между 4 и 5 часами утра» [108].

Письма Агелофф в то время отражают тот факт, что она нервничала из-за действий Джексона-Морнара в июле и начале августа. ГПУ не могло установить, где агент, где признательное заявление, которое он имеет при себе. Пучвентос писал: «В течение следующих трех недель [после того, как он покинул Нью-Йорк] Сильвия не получала от него никаких известий и начала беспокоиться» [109].

Июль-начало августа 1940 года: Подозрения в лагере Троцкого

Странное поведение Джексона-Морнара после возвращения из Нью-Йорка вызвало беспокойство среди членов семьи Троцкого. Дойчер пиал про Джексона-Морнара:

«Все же этот мастер обмана (который в течение двадцати лет заключения разрушил планы всех следователей, судей, докторов и психиатров, пытавшихся выведать его настоящее имя и связи) начал терять выдержку по мере приближения его предельного срока. Он вернулся из Нью-Йорка, где, возможно, получил финальные наставления по своему заданию, в состоянии задумчивости. Обычно крепкий и веселый, он стал нервным и мрачным, зеленовато-бледным; лицо подрагивалось, руки тряслись. Большую часть времени он проводил в постели, храня молчание, уйдя в себя, отказываясь разговаривать с Сильвией. Потом на него стали нападать приступы веселья и словоохотливости, приводившие в недоумение секретарей Троцкого. Он хвастался своими альпинистскими подвигами и физической силой, которая позволяла ему “одним ударом ледоруба расколоть огромную глыбу льда”. За едой он демонстрировал “хирургическую точность” своих рук, разрезая цыпленка с необычной ловкостью. (Месяцы спустя те, кто видели эту “демонстрацию”, вспоминали, что он также говорил, что хорошо знал Клемента, Клемента, чье мертвое тело было найдено расчлененным с таким же “хирургическим искусством”» [110].

Точные даты и обстоятельства встреч Джексона-Морнара с секретарями Троцкого в июле 1940 года неизвестны. Вдобавок к этому провокационному поведению охранники в резиденции Троцкого не понимали, почему он не вернулся, чтобы забрать машину, которую оставил перед поездкой в Нью-Йорк. Пучвентос писал:

«В доме на Авенида Вьена они быстро увидели [его странное поведение]. В первую очередь они спрашивали себя о его долгом отсутствии. Все указывало на то, что после возвращения в Мексику он много дней откладывал, прежде чем забрать оставленную во дворе машину. Неужели он действительно болен? Подвели ли его нервы? Неужели он начал готовиться к нападению?» [111]

Затем Пучвентос цитирует заявление Натальи Седовой в полицию:

«Вернулся он, однако, примерно через месяц. Он похудел и казался больным. Мы спросили его, почему он так долго не приходил, и он ответил, что по возвращению из предыдущей поездки ему нужно было путешествовать по Мексике. Он добавил, что у него болела печень. Его присутствие было очень коротким, он взял свою машину и уехал» [112].

Имеются явные признаки того, что ГПУ начало сомневаться в надежности Джексона-Морнара. Со времени его возвращения в Мексику прошло больше месяца, но Джексон-Морнар не предпринимал никаких действий, чтобы выполнить свое новое задание. Троцкий был еще жив, усердно разоблачая роль ГПУ в покушении на него 24 мая. Москва проявляла нетерпение.

7 или 8 августа Джексон-Морнар получил телеграмму на английском языке, которую Пучвентос считает пришедшей от Эйтингона.

Телеграмма содержала сообщение, какое ни один агент ГПУ не хотел бы получить. Она кратко извещала: «ПОЖАЛУЙСТА, НЕМЕДЛЕННО ВОЗВРАЩАЙТЕСЬ В НЬЮ-ЙОРК» [113].

8–9 августа 1940 года: Агелофф летит в Мехико

Неизвестно, как Джексон-Морнар ответил на эту телеграмму, но Агелофф немедленно уехала в Мехико. Пучвентос писал: «Предположительно, тогда он [Джексон-Морнар] попросил Сильвию поехать в Мехико, чтобы встретиться с ним и позаботиться о нем» [114].

Внезапное решение Агелофф лететь в Мехико подчеркивает экстренность этой поездки. В 1940 году перелет из Нью-Йорка в Мехико был непомерно дорогим и занимал более 16 часов. Но Агелофф не пожалела денег, чтобы как можно скорее добраться до Мехико, хотя такие расходы трудно сопоставимы с зарплатой государственного служащего эпохи Депрессии. Она взяла отгул с работы и уехала в четверг, даже не дожидаясь конца рабочей недели. В этом году она не работала уже в течение трех месяцев.

Невозможно поверить, что ее срочное и очень дорогое возвращение в Мехико произошло просто для того, чтобы обеспечить комфорт взрослому мужчине, страдающему расстройством желудка или высотной болезнью, как она позже утверждала.

Сравнительно быстрое авиапассажирское сообщение между Нью-Йорком и Мехико было открыто лишь в феврале 1940 года — за полгода до поездки Агелофф. В феврале две крупнейшие авиакомпании — Eastern Airlines и Pan American — совместно организовали ночное сообщение между двумя городами. В 1940 году внутренние рейсы между городами Атлантического побережья и Калифорнией стоили в сегодняшних ценах 4500 долларов. Международные поездки по новому маршруту, возможно, обходились еще дороже.

Новая транспортная услуга, которую купила Агелофф, получила название Mexican Flyer («Мексиканский летчик»), и была открыта с большой помпой, став сенсацией дня [116]. Газета Washington Evening

Star сообщала 26 февраля 1940 года: «Церемония открытия авиасообщения между Вашингтоном и Мехико через Браунсвилл, штат Техас, пройдет в вашингтонском аэропорту в среду в 9 часов вечера. Ожидается присутствие членов дипломатического корпуса и чинов Государственного департамента» [117]. Мексиканский посол в США также принял участие, а его дочь «окропила [шампанским] первый самолет».

Расписание полетов «Мексиканского летчика» на 1940 год [Photo: Timetableimages.com]

Документы ФБР показывают, что Агелофф воспользовалась «Мексиканским летчиком» компании Eastern-Pan Am. Она вылетела из Нью-Йорка 8 августа в 7:15 вечера на самолете DC-3 Eastern Airlines, сделав остановки в Вашингтоне, Атланте, Новом Орлеане, Хьюстоне, Корпус-Кристи и Браунсвилле, штат Техас. Она прибыла в Браунсвилл на следующее утро, в 8:10 утра, и пересела на рейс Pan American, вылетевший из Браунсвилла в 9:10 утра, с посадкой в Тампико, Мексика, прежде чем прибыть в Мехико в 12:35 вечера [118]. Список пассажиров показал, что помимо Агелофф на борту было только 10 других пассажиров, подтверждая эксклюзивный характер этой новой ночной линии [119].

По сравнению с дорогими поездками, которые Агелофф совершала в своих якобы «личных» целях, лидеры СРП, отправлявшиеся навестить Троцкого по политическим причинам, обычно ехали в Мехико из Миннеаполиса или Нью-Йорка на автомобиле одного из членов партии — преодолевая расстояние в более чем 3000 километров3000 километров. Во время суда против руководства СРП в 1941 году в Миннеаполисе, когда они были обвинены в подрывной деятельности, государственные прокуроры предъявили доказательства из техасской авторемонтной мастерской, свидетельствующие о том, что старый «Понтиак», на котором ехала делегация СРП, сломался в пути во время одной из поездок, в результате чего лидеры СРП оказались в затруднительном положении [120].

Вскоре после того, как стало известно, что Агелофф собирается приехать в Мексику, Джексон-Морнар вернулся в резиденцию Троцкого и сказал Седовой, что Сильвия возвращается и хочет навестить Троцких. Он попытался назначить время, когда он и Сильвия встретятся с ними. Седова объясняла в интервью для полиции после убийства:

«Через два дня (то есть после того, как он забрал машину) он вернулся, чтобы сказать нам (во внутреннем дворике), что у Сильвии каникулы, и она собирается на самолет, чтобы провести их в Мексике и насладиться хорошей погодой. В этот день он также принес красивую коробку конфет, сказав, что их прислала Сильвия и что он сожалеет, что забыл их во время своего первого визита. Мужу он принес книгу Гитлер и Сталин, автора которой я сейчас не помню. Он сказал нам также, что Сильвия должна приехать на следующий день, и спросил, можем ли мы принять ее в субботу. Этот день был неподходящим, и мы предложили для ее визита понедельник или вторник» [121].

По прибытии Агелофф Джексон-Морнар покинул отель «Мария Кристина». Пара поселилась в новом отеле, отеле «Монтехо», примерно в 1:30 после обеда [122]. Согласно полицейским записям конца августа 1940 года, «во время их пребывания Джексон не принимал никаких визитов или визитных карточек» [123].

Отель «Монтехо» в Мехико (Источник: Дэвид Норт) [Photo by David North]

10 августа, на следующий день после ее приезда в Мехико, Агелофф посетила дом Троцкого. Когда позже мексиканская полиция спросила ее о цели этого визита, она ответила: «Только для того, чтобы поздороваться и сообщить им, что она в городе» [124]. После прибытия Агелофф в Мехико, как позже объясняла Седова, Джексон-Морнар «стал навещать нас все чаще и чаще» [125].

Начало-середина августа 1940 года: Агелофф ложно сообщает Седовой, что она и Джексон-Морнар женаты или помолвлены

Во время одного из первых визитов Агелофф сообщила Седовой, что они помолвлены. Лури пишет, что, по прибытии в Мехико:

«Сильвия нашла Рамона очень расстроенным. Своей сестре Хильде она писала: “У Жака диарея или нечто еще хуже”. Он казался измученным, похудел и выглядел очень раздражительным. Однако их романтическая жизнь, казалось, шла хорошо. Она призналась Наталье Седовой, что Жак сделал ей предложение. Наталья воспользовалась случаем, чтобы дать совет по поводу семейной жизни» [126].

Судя по более поздним показаниям Седовой, Агелофф сказала Наталье, что она и Джексон-Морнар уже женаты, а не только помолвлены. Седова писала, что Джексон-Морнар «был принят нами прежде всего как муж Сильвии Агелофф, которому в наших глазах можно было полностью доверять (курсив в оригинале)» [127].

Факт женитьбы Агелофф имел решающее значение для Седовой, когда она согласилась встретиться с Джексоном-Морнаром в августе. Но заявление Агелофф было ложью. В своем интервью полиции после убийства Агелофф сказала, что она и Джексон-Морнар не были женаты. В стенограмме интервью она названа «незамужней». Мари Крэпо сообщала, что Агелофф сказала ей перед возвращением из Парижа в Нью-Йорк в феврале 1939 года, что она помолвлена. Это было за год до того, как она сообщила эту «новость» Седовой.

Сделав это ложное заявление Седовой в августе, Агелофф укрепила доверие к Джексону-Морнару как раз в тот момент, когда он попал под растущее подозрение.

Агелофф приводит своего «мужа» внутрь резиденции

За неделю до нападения 20 августа Агелофф привела Джексона-Морнара в резиденцию Троцкого для того, что должно было стать единственной политической дискуссией между Троцким и убийцей. Седова писала, что они с Троцким опасались все более частых визитов Сильвии и ее «мужа» в период, непосредственно предшествовавший смерти Троцкого:

«Л. Д. [Лев Давидович — Троцкий] вовсе не был склонен жертвовать своим отдыхом ради “Джексона”. Было очень хорошо известно, что для серьезного разговора день и час должны быть заранее оговорены с Л. Д. “Джексон” никогда не просил об этом. Он всегда приезжал без предупреждения, всегда в один и тот же час. Единственная политическая дискуссия, которая имела место, произошла — к вашему сведению — за неделю до преступления. Он договорился со мной о визите его жены Сильвии Агелофф. Я установила тот же самый час, а именно, 5 часов, как самый удобный. Но Сильвия пришла не одна, а с мужем; мы встретились во внутреннем дворике, и я пригласила их в столовую на чай.

Это был первый и последний случай, когда состоялся политический разговор. Сильвия Агелофф горячо и взволнованно защищала позицию “меньшинства”. Л. Д. отвечал ей спокойно и дружелюбно. Ее муж вставил несколько не очень проницательных и шутливых замечаний. Все это заняло не более 15 минут. Л. Д. извинился: ему надо было заняться хозяйством, покормить животных. Мы все встали. “Джексоны” попрощались с нами и поспешили прочь, заявив, как обычно, что у них есть какое-то срочное дело. Мы их не задерживали, даже из вежливости. Мы знали, что эти “визиты” вот-вот прекратятся, так как “Джексон” покидал Мексику… Если не сегодня, то завтра, и мысленно мы говорили себе: “Отпустим его, чем скорее, тем лучше”» [129, курсив добавлен].

Эта дискуссия, в которой Агелофф «горячо и возбужденно» отстаивала позиции шахтманистского меньшинства, дала Джексону-Морнару возможность представить себя «ортодоксальным» марксистом.

17 августа 1940 года: «Генеральная репетиция» или неудачная попытка?

Через несколько дней, 17 августа, Джексон-Морнар явился к Троцкому без предупреждения, заявив, что он хочет, чтобы Троцкий посмотрел подготовленную им статью о фракционной борьбе с мелкобуржуазным шахтманистским меньшинством в СРП. Эта статья, пояснил Джексон-Морнар, сала результатом недавней дискуссии с Агелофф, Седовой и Троцким. Краткая дискуссия 17-го числа была первой встречей Джексона-Морнара и Троцкого наедине.

До сих пор 17 августа считали «генеральной репетицией» предстоящего нападения. Но не могла ли целью этого визита быть сама атака? Могло ли быть так, что Джексон-Морнар занервничал 17 августа, когда пришел без предупреждения, без Сильвии? В этот солнечный день Джексон-Морнар принес плащ, в котором спустя три дня он будет прятать свой пистолет и кинжал, а также альпеншток, которым воспользуется при нападении. Зачем брать с собой плащ и рисковать обнаружением только ради генеральной репетиции?

Джексон-Морнар смог встретиться с Троцким наедине. Это была возможность, которая вряд ли могла представиться снова, особенно учитывая подозрения, которые уже возникли относительно его истинной роли. Дойчер полагал, что еще до встречи 17 августа Троцкий уже с подозрением относился к деятельности этого человека:

«Он рассказывал о “финансовом гении” своего коммерческого “босса” и предлагал провести с ним кое-какие операции на бирже, чтобы помочь деньгами 4-му Интернационалу. Однажды, наблюдая вместе с Троцким и Хансеном за “фортификационными работами” на авенида Виена, он заметил, что все это бесполезно, потому что “в следующем налете ГПУ будет использовать совершенно другой метод”; а на вопрос, что же это будет за метод, он пожал плечами.

Домочадцы припомнят этот и другие подобные случаи всего лишь через три-четыре месяца, когда поймут, насколько зловещими они были. В тот момент они не видели в этих событиях ничего худшего, чем проявления неровного характера “Джексона”. Один Троцкий, который мало знал его, стал испытывать тревогу… Но разговоры “Джексона” о его “боссе”, “финансовом гении”, и спекуляциях на бирже, которыми он мог бы заняться на благо движения, злили Троцкого» [130].

Дойчер цитирует книгу Натальи Седовой Жизнь и смерть Льва Троцкого:

«Эти короткие разговоры, — говорит Наталья, — мне были не по душе; Лев Давидович был тоже поражен ими. “Кто этот богатый босс? — говорил он мне. — Надо это выяснить. В конце концов, это может оказаться какой-нибудь спекулянт фашистского типа — для нас будет лучше не принимать больше у себя мужа Сильвии”» [131].

Встреча 17 августа усилила подозрения Троцкого и заставила его категорически заявить, что он никогда больше не хочет видеть «мужа Сильвии». Дойчер писал:

«Неохотно, но покорно Троцкий пригласил „Джексона“ пройти с ним в свой кабинет. Там они остались одни и занялись обсуждением статьи. Всего лишь через десять минут Троцкий вышел взволнованный и обеспокоенный. Его подозрение вдруг усилилось; он сказал Наталье, что больше не желает видеть „Джексона“. Его вывело из себя не то, что написал этот человек, — несколько неуклюжих и путаных шаблонных фраз, — а его поведение. Пока они были у письменного стола, а Троцкий просматривал статью, „Джексон“ уселся на стол и там, оказавшись над головой хозяина, оставался до конца беседы! И все это время он был в шляпе и прижимал к себе свое пальто! Троцкий был не только раздражен невежливостью гостя; он опять почувствовал подвох. У него появилось ощущение, что перед ним самозванец. Он сказал Наталье, что в своем поведении „Джексон“ „совсем не похож на француза“ — а ведь он выдавал себя за бельгийца, выросшего во Франции. Кто это на самом деле? Надо выяснить. Наталья была ошеломлена; ей казалось, что Троцкий „почувствовал в «Джексоне» что-то новое, но не пришел или, скорее, не спешил прийти к какому-то выводу“. И все же последствия того, что он сказал, были тревожны: если „Джексон“ обманывает их в отношении своей национальности, то почему он это делает? И не обманывал ли он их и в других вещах? Каких?» [132]

В своей работе «Последний год Троцкого» Дэвид Норт привел записанное в 1977 году на магнитофон интервью с видным мексиканским журналистом Эдуардо Теллез Варгасом. Последний вспоминал свою последнюю встречу с Троцким, которая произошла 17 августа 1940 года, всего за три дня до убийства.

Эдуардо Теллез Варгас, декабрь 1976 года (Источник: Дэвид Норт) [Photo by David North]

Испытывая искреннее восхищение великим революционером, Теллез Варгас был глубоко обеспокоен тем, что сказал ему Троцкий. Теллез Варгас рассказал Норту: «В этот момент Троцкий не доверял абсолютно никому, ни одному человеку. Он не уточнял и не называл имен, но сказал мне: “Я буду убит кем-то здесь, либо одним из моих друзей снаружи, кем-то, кто имеет доступ в дом. Потому что Сталин не может оставить меня жить”».

Учитывая тот факт, что этот визит также состоялся 17 августа, вполне вероятно, что Джексон-Морнар был одним из тех, кого подозревал Троцкий [133].

Джексон-Морнар не убил Троцкого 17 августа. Вместо этого убийца действовал таким образом, что усилил подозрения Троцкого и привел его к заявлению, «что он больше не желает видеть “Джексона”». С учетом этого обстоятельства заговор ГПУ терпел серьезную неудачу. Поразительно, но это оказалось не последней возможностью для Джексона-Морнара убить Троцкого.

Утро и день 20 августа 1940 года

Лури сообщает, что утром 20 августа Джексон-Морнар покинул отель «Монтехо» в 9 часов утра, но «вернулся туда в полдень с другим состоянием ума» [134]. Позже Агелофф утверждала, что Джексон-Морнар был в американском посольстве, планируя свою обратную поездку в Соединенные Штаты. «Сильвия спросила его, почему он так опаздывает», — пишет Лури. «Он ответил, что столкнулся с длинными очередями» в посольстве. «Она предложила ему прогуляться, чтобы успокоить нервы. Можно было выпить коктейль в ожидании обеда» [135].

Прогуливаясь по центру города, пара встретила Отто Шюсслера и его жену и решила вместе поужинать. Шюсслер, один из охранников Троцкого в Мексике с начала 1939 года, знал Троцкого дольше, чем почти любой другой житель виллы в Койоакане [136].

Родившийся в 1905 году в рабочей семье в Германии, Шюсслер помогал Троцкому в качестве секретаря в 1932 году, когда последний жил в ссылке на турецком острове Принкипо. В ноябре того же года он отправился с Троцким в Копенгаген в качестве его секретаря и охранника. Пьер Бруэ отмечает, что Шюсслер снова работал секретарем Троцкого с ноября 1933 по апрель 1934 года, когда последний находился в Барбизоне, Франция.

Шюсслер был допрошен полицией после нападения 20 августа. Он сообщил:

«Около часа дня 20-го числа вблизи дворца Bellas Artes опрошенный [Шюсслер] столкнулся с Фрэнком Джексоном (Jackson) [sic] и Сильвией (Silvia) [sic] Агелофф [137], которым он помахал рукой и подошел пообщаться. Сильвия сказала опрошенному, что на следующий день они возвращаются в Соединенные Штаты и по этой причине сегодня днем собираются в Койоакан, чтобы попрощаться с г-ном Троцким и его женой, объяснив, что они едут [в США, как они утверждали], потому что Джексон болен из-за высоты, на которой находится город, и еды» [138].

Агелофф хотела знать, будет ли Шюсслер в этот вечер в доме Троцкого. Он ответил Агелофф и Джексону-Морнару, что его не будет на вилле. Агелофф в ответ пригласил его на обед. Шюсслер попытался отказаться от приглашения и предложил ей прийти в дом Троцкого на следующий день, когда он будет там, но Агелофф настояла, чтобы они устроили ужин в тот же вечер. В показаниях Шюсслера далее говорилось:

«Даже когда упомянутый [Шюсслер] сказал, что они могут нанести визит на следующий день, Сильвия ответила, что это невозможно из-за часа отлета, и они должны еще собрать свои чемоданы. Она спросила [Шюсслера], собирается ли он сегодня вечером в Койоакан, чтобы попрощаться, он [Шюсслер] ответил, что, поскольку сегодня у него выходной, он будет здесь, в городе, и в этом случае Сильвия спросила его, не хочет ли он встретиться с ними за ужином сегодня вечером. Джексон ответил на приглашение, что согласен встретиться вечером. Приняв приглашение встретиться в 7:30 вечера на углу авеню Франсиско Мадеро и Сан-Хуан-де-Летран, Джексон сказал, что у него нет времени продолжать разговор, и ушел» [139].

Лури пишет, что во время общения с Шюсслерами:

«Он [Джексон-Морнар] продолжал нервничать. Вдруг он заметил, что забыл что-то важное, повернулся и ушел. Сильвия пыталась объяснить его грубость слабым здоровьем: “Он слаб здоровьем, без сомнения, из-за высоты и пищи, которую он ест. Вот почему мы уезжаем”» [140].

Договорившись, Джексон-Морнар и Агелофф вернулись в отель «Монтехо». Стенограмма полицейского допроса Агелофф, сделанная позднее, гласит следующее:

«В ответ на вопрос о том, в котором часу она в последний раз видела Джексона в тот день, она сказала, что это было примерно в 10 минут третьего, отметив, что, когда он встал, она спросила его, наденет ли он свой плащ, он ответил, что не знает, возьмет ли его или возвратится за ним, решив, в конечном счете, открыть шкаф, где он висел, и взять его» [141].

В плаще был спрятан альпеншток, которым было совершено преступление, а также кинжал и пистолет.

Шюсслер пытается дозвониться до дома Троцкого

Позже в тот же вечер, в 18.30, Шюсслер и его жена прибыли в ресторан «Свастика», где они договорились встретиться с Агелофф и Джексоном-Морнаром. Позже Шюсслер рассказал об этом мексиканской полиции:

«Примерно через 15-20 минут пришла Сильвия, сообщив ему [Шюсслеру], что она не знает, что случилось с Джексоном, но, поев в кампании, он ушел, объяснив, что у него срочный вопрос с мистером Альфредо Виньясом … и что он согласился вернуться позже, чтобы попрощаться с Троцким, а затем пойти ужинать, как они договорились ранее» [142].

Джексона-Морнара не было на обеде, потому что он был в Койоакане. Он один приехал на виллу. Он сказал Троцкому и охранникам, что Агелофф скоро прибудет, чтобы попрощаться перед отъездом пары на следующий день [143]. Охранники пропустили его внутрь. В конце концов, Сильвия обычно приходила попрощаться перед отъездом в США. Исходя из ее поведения в прошлом, посещение Джексона-Морнара казалось вполне натуральным.

Тем временем, находясь в центре города вместе с Агелофф, Шюсслер все больше беспокоился об отсутствии Джексона-Морнара. Ему удалось узнать у нее адрес Виньяса. Этот человек, очевидно, работал на Пасео-де-ла-Реформа, 1329 или 1331 [144]. Шюсслер сказал полиции, что Агелофф убеждала его не звонить в дом Троцкого и не спрашивать, там ли Джексон-Морнар:

«Из-за явной нервозности Агелофф он [Шюсслер] предлагает позвонить в дом Троцкого, чтобы узнать, не пришел ли Джексон попрощаться. Однако Сильвия говорит ему: “Не делай этого, потому что я уверена, что его там не будет, мы уже договорились пойти вместе”» [145].

Шюсслер повел Агелофф по адресу, где, по ее словам, находился офис мистера Виньяса, но этого адреса не существовало. Они пошли по другим адресам, но Джексон-Морнар так и не был найден.

Наконец Шюсслер позвонил на виллу и узнал, что Троцкий подвергся нападению. Шюсслер объяснил, что после этого сообщения «Сильвия занервничала и начала плакать» [146]. Они взяли такси до дома 55 по улице Вьена в Койоакане.

В дом Троцкого прибыла мексиканская полиция, и Троцкого срочно отправили в больницу. По словам мексиканского охранника Троцкого Мелькиадеса Бенитес Санчеза, доставка Троцкого в больницу задержалась, потому что Джозеф Хансен был на телефоне и «безуспешно пытался дозвониться до Зеленого Креста» [147]. В конце концов, другой охранник, Чарльз Корнелл, был послан найти врача, который приехал через 20 минут. Критическое время было упущено.

Агелофф, находясь уже на вилле, запаниковала. Лури пишет:

«Сильвия в недоумении бегала по комнатам. На ней была белая рубашка в стиле матроса и коричневое пальто из старой кожи. В ее фигуре было что-то очень детское, подчеркиваемое этой одеждой, которая не соответствовала обстоятельствам. Она была похожа на ребенка, потерявшего в беспорядке собственную жизнь. Время от времени она вскрикивала: “Меня использовали!”» [148]

Агелофф арестована

Мексиканская полиция не поверила актерской игре Агелофф. Октавио Фернандес, ведущий мексиканский троцкист, помогавший обустраивать дом Троцкого, рассказал мексиканскому научному работнику Оливии Галл о том, что произошло, когда Агелофф прибыла на виллу Троцкого: «После того, как машина скорой помощи доставила Троцкого в “Мексику” [больницу], командор Галиндо сказал Сильвии: “Вы задержаны”».

Октавио Фернандес (Источник: CEIP)

Фернандес объяснил, что, по его мнению, Агелофф работала на ГПУ:

«Я убедил его [командора Галиндо] позволить мне поехать в полицейской машине, в которую ее заставили сесть. В ней были водитель, Сильвия и я, за нами — командор Галиндо и два агента. Я знал Сильвию с 1934 года. Я попытался заговорить с ней. Она плакала, страдая от приступа истерики, и только повторяла и повторяла: “Почему они впустили Джексона?” — “Почему они впустили Джексона? — спросил я. — Но ведь Джексон — ваш муж, не так ли?” — “Да, — повторила она, не останавливаясь, — но почему его впустили?” Поэтому я понял, что она что-то понимает, что ей известна, по крайней мере, одна причина, по которой мы не должны были впускать Джексона в дом. Она не могла ответить на мои вопросы иначе, как тем же самым ответом: что она знает, что он замешан в “подозрительных делах” с парнем по имени Биллс. или что-то в этом роде, у которого есть офис в здании “Эрмита”… “Но если вы знаете, что, если после суда [над Сикейросом, за майское покушение] они опубликовали, что у Сикейроса был офис в здании «Эрмита», почему бы не предупредить нас?” Она не ответила. Мы приехали в участок, ее забрали, и больше я не мог с ней разговаривать» [149].

После нападения: Агелофф симулирует истерику

Арестовав Агелофф и Джексона-Морнара, мексиканская полиция разделила их и попыталась допросить каждого по отдельности. Используя эту стандартную полицейскую тактику, власти надеялись сравнить ответы обоих, чтобы определить, соответствуют ли истории подозреваемых друг другу, и использовать несоответствия, чтобы продвинуться в расследовании.

«Я хочу немедленно видеть консула — Сильвия Агелофф». Записка, опубликованная Хулианом Горкиным [Photo: Note published by Julian Gorkin]

После своего ареста Джексон-Морнар на допросе сразу же отвечал отрицанием какой-либо связи с ГПУ и утверждал, что является недовольным троцкистом, который напал на Троцкого, когда тот выступил против его брака с Агелофф. И снова имя Сильвии появляется в сердцевине его лжи.

Сильвия Агелофф никак не реагировала на попытки полиции допросить ее. Лури писал: «Сильвия провела несколько дней после нападения в постели, не снимая белой матросской блузы. Когда кто-нибудь входил в комнату, она немедленно вскрикивала и поворачивалась спиной» [150].

ФБР и мексиканская полиция пытались допросить ее, но безуспешно. 22 августа Джордж Шоу из американского консульства в Мексике «попытался поговорить с ней, но она впала в истерику» [151].

Мексиканская полиция считала, что она симулирует истерику, чтобы избежать ответов на вопросы и помешать расследованию. Доктор Моисес Ороско, медицинский чиновник, которому было поручено ухаживать за Агелофф, пока она находилась под арестом, сказал мексиканской газете Novedades 24 августа, что он не сомневается, что Агелофф была «великим комедиантом». Доктор Ороско объяснил, что пульс Агелофф не усиливался во время предположительной паники, что свидетельствовало о том, что она лжет, поскольку у людей, страдающих от сильного стресса, тревоги или панической атаки, замечается усиление сердцебиения [152]. Доктор Орозко сказал газете Novedades:

«Она — профессор психологии. С ее знаниями она знает, как избежать допросов и как представить себя жертвой. Она понимает психологию тех, кто ее допрашивает, лучше, чем они ее, вот что вы должны понять. Ее пульс в норме, когда начинается приступ, а это показывает, что это исключительно трюк» [153].

26 августа Novedades опубликовала еще одну статью, где говорилось: «С каждым днем, учитывая странное поведение этой женщины, ее предполагаемые приступы истерии и обстоятельства, которые совпадают с жизнью и чудесами убийцы бывшего Красного комиссара Советов, становится все труднее верить в ее невиновность» [154].

Сильвия Агелофф (слева) и Меркадер (справа) после убийства [Photo: El País]

Дешевая истерика Агелофф была явно инсценирована. Она задерживала полицейское расследование и препятствовала попыткам разоблачить версию событий Джексона-Морнара. Это дало Джексону-Морнару время собраться с нервами и вспомнить алиби, которое он разработал со своими кураторами из ГПУ в Нью-Йорке.

Первичные допросы Агелофф мексиканской полицией

В конце концов, Агелофф начала отвечать на вопросы. Расследование вел Леандро Санчес Салазар, который провел несколько интервью с Агелофф и имел возможность изучить ее поведение и сравнить ее ответы с фактами, полученными на ранних стадиях расследования.

Он убедился в ее виновности как ГПУ-шной соучастницы Джексона-Морнара. Лури объяснял:

«Полковник Леандро Салазар, руководивший расследованием, приказал охраннику следить за Сильвией Аглеофф, как будто она была соучастницей убийства. Он думал, что не может быть человека столь наивного, чтобы не понимать, что происходит вокруг нее. Как она могла поверить, что Рамон — спортивный журналист, когда он не посещает спортивных соревнований и никогда не пишет ни строчки о спорте? Как она могла не заподозрить, что человек, который в Париже выдавал себя за журналиста, в Мексике в разных обстоятельствах пытался выдавать себя за инженера-механика, горного инженера, специализирующегося на алмазах (как он сказал Наталье Седовой), или торговца сахаром и маслом (как он сказал Отто Шюсслеру)? Как она могла не подозревать его, со всеми его разнообразными именами и неправдоподобными историями, такими как история об агентстве Argus? Сильвия отвечала на все эти вопросы совершенно растерянно» [155].

Другие сотрудники полиции, ведшие расследование, начали делать те же выводы. 26 августа англоязычная газета Palm Beach Post «сообщила, что, по словам начальника полиции Хосе Мануэля Нуньеса, она [Агелофф] “вероятно” причастна к этим фактам» [156]. Казалось все более вероятным, что ее задержание будет длиться дольше.

Леандро Санчес Салазар [Photo: Mexican National Institute of Anthropology and History]

30 августа работодатель Сильвии Агелофф уволил ее за ее роль в нападении. Уильям Ходсон, глава Нью-йоркского департамента социального обеспечения, «официально сообщил, что он расторг ее трудовой контракт, потому что ее отпуск закончился шесть дней назад, и не было ни слова о ее возвращении на работу, а также о шуме, который сопровождал события в Мексике. Ходсон заявил прессе, что именно это и должно было произойти, учитывая низкий моральный уровень Сильвии» [157].

Перекрестный допрос Агелофф и Меркадера

Однажды в рамках расследования полиция привела Агелофф и Джексона-Морнара в одну комнату, чтобы проверить, как они отреагируют на встречу лицом к лицу впервые с 20-го числа. Увидев друг друга, Джексон-Морнар уронил голову на руки и стал умолять полицию увести его. Агелофф снова впала в истерику и отказалась задавать ему вопросы об их отношениях или объяснять ложь, которую он ей наговорил за все время их совместной жизни. Она тоже потребовала прекратить допрос.

Если бы она была заинтересована в изобличении его связей с ГПУ, Агелофф использовала бы их свидание, чтобы допросить его о многих случаях, которые теперь безошибочно показывали, что он был агентом ГПУ. Из всех людей в СРП, которые знали его, она была ближе всех, чтобы изобличить несоответствия в его легенде. Она могла бы расспросить его об инциденте в здании «Эрмита», о сталинистском митинге в марте 1940 года, на котором, как она утверждала, присутствовала вместе с ним, о его присутствии на учредительной конференции Четвертого Интернационала в 1938 году, об издательстве Argus Press, о его родителях и его доступе к деньгам. Она могла бы спросить его о людях, которых он знал и которые, возможно, тоже были в этом замешаны. Все это принесло бы большую пользу полицейскому расследованию и дало бы мексиканским властям важные зацепки.

Но вместо этого она закричала: «Уберите от меня этого убийцу! Убейте его! Он убил Троцкого! Убейте его! Убейте его!» [158]

Это соответствовало цели сталинцев, которые, по словам Горкина, написали ложное признание Джексона-Морнара, надеясь на то, что оно толкнет охранников Троцкого убить его и не дать ему говорить. Сразу же после того, как он вонзил альпеншток в череп Троцкого, сам Джексон-Морнар сказал охранникам Троцкого: «Убейте меня! Убейте меня раз и навсегда. Я не заслуживаю жить. Убейте меня. Я сделал это не по приказу ГПУ, но убейте меня» [159].

Требуя его смерти, Агелофф не только препятствовала следствию, но и вела себя совершенно не так, как вел бы себя при данных обстоятельствах член троцкистского движения.

К 1940 году Агелофф провела в социалистическом движении шесть лет и представляла себя лояльным троцкистом. Ее деятельность пришлась на годы сталинского Большого террора, когда троцкистское движение осудило сталинистский метод систематического убийства политических противников и охарактеризовало его как выражение контрреволюционного характера сталинистской бюрократии. Троцкистское движение противопоставляло сталинцам не террор, насилие и физическое возмездие, а методы политического разоблачения и воспитания. По этой причине сам Троцкий приказал своим охранникам оставить убийцу в живых после нападения, чтобы разоблачить роль ГПУ: «Скажите парням, чтобы они его не убивали… Он должен говорить» [160].

Агелофф, напротив, потребовала, чтобы его убили и заставили замолчать. Эта поза гораздо больше напоминала реакцию сталиниста, чем члена троцкистского движения. Это не было реакцией человека, заинтересованного в получении информации о том, кем на самом деле был убийца и на кого он работал.

Продолжение следует

***

Примечания:

[94] FBI report of J. Edgar Hoover dated August 24, 1940.

[95] Luri, p. 245.

[96] Sanchez Salazar, p. 136.

[97]Ibid., pp. 219–20.

[98] Ibid., p. 220.

[99] FBI report of August 23, 1940.

[100] FBI report of September 13, 1940, by Agent N.O. Scott.

[101] Puigventós at location 2,541.

[102] FBI report for B.E. Sackett dated September 4, 1940.

[103] Меморандум от генерального консула США в Мехико, 1 сентября 1940 г1940 г.

[104] Волкогонов, т. 2, стр. 329.

[105] Там же, стр. 325–326.

[106] Puigventós at location 4,503.

[107] Ibid. at location 4,526.

[108] Ibid. at location 4,545. Citing Dirreción General de Investigaciones Políticas y Sociales, Caja 127. Expediente 27, páginas 108–09.

[109] Puigventós at location 4,503.

[110] Дойчер И., Троцкий. Изгнанный пророк. 1929–1940. Глава «Адски черная ночь».

[111] Puigventós at location 4,527.

[112] Ibid. Referencing Archivo General de la Nación. Tribunal Superior de Justicia del DF Año 1940. Caja 3,265. Folio 602993, página 41.

[113] Ibid. at location 4,546.

[114] Ibid. at location 4,503.

[115] «What flights used to cost in the ‘golden age’ of air travel», Travel+Leisure, August 13, 2017, доступно здесь.

[116] FBI Report of Agent R.N. Hosteny, September 25, 1940.

[117] «Overnight Air Service to Mexico City to Start», Washington Evening Star, February 26, 1940. Доступно здесь.

[118] FBI Report of Agent R.N. Hosteny, September 25, 1940.

[119] Ibid.

[120] «The Smith Act trial and government infiltration of the Trotskyist movement», Эрик Лондон, Мировой Социалистический Веб Сайт, 8 декабря 2016, доступно здесь.

[121] Puigventós at location 4,532.

[122] Ibid at location 4,546.

[123] Ibid.

[124] Barrón Cruz, p. 165.

[125] «Natalia Trotsky Answers A Foul Slander», Socialist Appeal, October 26, 1940.

[126] Luri, p. 245.

[127] «Natalia Trotsky Answers A Foul Slander».

[128] L. Mercader, G. Sanchez, My Brother Killed Trotsky (Moscow: Kuchkovopole, 2011 [Russian edition]), p. 159.

[129] «Natalia Trotsky Answers A Foul Slander».

[130] Дойчер И., Троцкий. Изгнанный пророк.

1929–1940. Глава «Адски черная ночь».

[131] Там же.

[132] Там же.

[133] Дэвид Норт, «Последний год Троцкого», часть шестая, Мировой Социалистический Веб Сайт, 25 сентября 2020

[134] Luri, p. 246.

[135] Ibid., pp. 246–47.

[136] См.: Trotskyana biography of Otto Schüssler, доступно здесь.

[137] Мексиканская полиция обычно пишет «Jackson» вместо «Jacson» и «Silvia» вместо «Sylvia».

[138] Barrón Cruz, p. 47.

[139] Ibid.

[140] Luri, p. 247.

[141] Barrón Cruz, p. 166.

[142] Ibid., pp. 47–48.

[143] Joseph Hansen, «With Trotsky Until the End», Fourth International Magazine, October 1940, p. 117.

[144] Barrón Cruz, p. 48.

[145] Ibid.

[146] Ibid.

[147] Ibid., p. 53.

[148] Luri, pp. 250–51.

[149] Gall, pp. 354–55.

[150] Luri, p. 261.

[151] Ibid., p. 262.

[152] Например, Национальная служба здравоохранения Великобритании описывает панику так: «Физические симптомы панической атаки вызваны тем, что ваше тело переходит в режим “бой или бегство”. По мере того как ваше тело пытается получить больше кислорода, ваше дыхание учащается. Ваше тело также выделяет гормоны, такие как адреналин, заставляя ваше сердце биться быстрее, а мышцы напрягаться». Доступно здесь.

[153] Luri, p. 262.

[154] Ibid., p. 264.

[155] Ibid., p. 252.

[156] Ibid., pp. 264–65.

[157] Ibid., pp. 267–68.

[158] Sanchez Salazar, p. 149.

[159] Ibid., p. 141.

[160] Hansen, p. 116.

Loading