Это вторая часть лекции Дэвида Норта, председателя международного редакционного совета Мирового Социалистического Веб Сайта и Партии Социалистического Равенства (США), прочитанной в Мичиганском университете в ноябре 1993 года в рамках празднования 70-летия Левой оппозиции Международным Комитетом Четвертого Интернационала и Рабочей лигой, предшественницей Партии Социалистического Равенства (США). В лекции дается обзор политических истоков Левой оппозиции, основанной в октябре 1923 года, в контексте объективной ситуации, с которой столкнулись большевики после революции 1917 года, а также различных политических тенденций внутри большевистской партии. Первая часть была опубликована 4 декабря 2023 года.
Новая экономическая политика
Необходимо объяснить взаимосвязь между государственной властью и обществом, в рамках которого она правит. История, как ее обычно преподают в школах и университетах, фетишизирует государственную власть: чудесные способности как бы автоматически приписываются тем, кто стоит у власти, как будто сама власть ставит их выше общества и его противоречий. Марксизм срывает таинственный покров с концепции государственной власти и показывает, что она в основе своей является исторически определенными социальными отношениями между классами. Большевики пришли к власти в определенных международных и национальных условиях. В руках революционного движения, которое знает, чего оно хочет добиться, власть может способствовать глубоким изменениям в ходе общественного развития, но она не всемогуща. Революционная партия, которая завоевала власть, не становится с этого момента единственной определяющей силой исторического процесса. Она не может просто диктовать обществу то, что она хочет. Она не создает социальных отношений из своей внутренней природы. Революционная партия, приходящая к власти, становится огромным фактором в ходе общественного развития. Но пределы ее влияния обусловлены массой предшествующих исторических факторов, не говоря уже о сложном комплексе международных политических и экономических переменных.
Партия не только оказывает влияние, но и находится под влиянием социальных условий, с которыми она сталкивается при приходе к власти. Партия большевиков могла посредством декретов отменить частную собственность на средства производства, но она не могла упразднить тысячелетнюю историю России. Она не могла устранить все различные формы социальной, экономической, культурной и политической отсталости, которые сложились в России на протяжении долгих столетий. Она не могла в одночасье научить грамоте неграмотное крестьянство. Она не могла приобщить к политической и социальной культуре массы, которые никогда с этой культурой не сталкивались. Большевики понимали, что не только они формируют общественные силы в России. Их самих формировало общество, в рамках которого они пришли к власти. Большевики так последовательно ориентировались на мировую революцию, потому что очень хорошо понимали, что если рабочий класс Западной Европы, имеющий доступ к самым передовым технологиям, науке и культуре, не предоставит эти ресурсы Советской России, большевистский режим будет сокрушен. К 1921 году самой большой опасностью, с которой столкнулось молодое рабочее государство, была не угроза военного нападения империалистов, а, скорее, наследие социальной отсталости и неблагоприятное соотношение классовых сил.
К началу 1921 года становилось все более очевидным, что социальная основа режима, несмотря на его победу над белыми в Гражданской войне, ослабевает. Крупные промышленные центры подверглись катастрофическому разрушению. Многие из лучших рабочих-большевиков погибли на фронте. Многие из оставшихся в живых оказались в рядах государственного аппарата. Старых рабочих-большевиков оторвали от их рабочих мест. В то же время крестьянство все более волновалось, и к началу 1921 года стало ясно, что политику военного коммунизма нельзя продолжать далее. «Военный коммунизм» не являлся коммунизмом в том смысле, в каком марксизм понимает коммунизм: форма общества, основанная на высочайшем развитии производительных сил, где все богатство общества может быть справедливо распределено между массами, потому что имеется избыток жизненных средств. Скорее, «военный коммунизм» представлял собой систему централизованного производства и распределения, необходимую для обеспечения Красной армии одеждой, питанием и оружием. Восстание в Кронштадте в марте 1921 года дало понять большевикам, что необходимо менять курс.
Большевистское правительство также поняло в 1921 году, что ему приходится считаться с более медленным развитием революции в Западной Европе. Европейская буржуазия пережила бури, последовавшие за войной. Было налажено новое равновесие, каким бы хрупким оно ни было, и большевики должны были разработать долгосрочную стратегию, которая позволила бы большевистскому правительству продержаться до нового революционного прилива. Кроме того, большевики признавали, что существенным фактором поражения предыдущих революций была неопытность новых коммунистических партий. Стало ясно, что для преодоления кризиса руководства рабочего класса, который был выявлен предательством Второго Интернационала в августе 1914 года, потребуется больше времени. Основание Третьего Интернационала могло лишь начать процесс создания нового революционного авангарда. Неудачи европейского рабочего класса в период с 1918 по 1921 год стали практическим доказательством того, что потребуется огромное политическое образование, прежде чем молодые партии Третьего Интернационала смогут встать во главе масс.
Что должна была делать большевистская партия в этот период? В марте 1921 года на Х съезде партии Ленин выступил с призывом к общему отступлению. Он выступил за то, что стало известно как «новая экономическая политика» (НЭП), которую первоначально предложил Троцкий в феврале 1920 года. Целью НЭПа было перестроить российскую экономику путем восстановления разрушенных отношений между городом и деревней, умиротворения крестьянства и возрождения торговли и промышленности на основе широких уступок капиталистическим элементам в Советской России. Ленин откровенно называл эту политику формой государственного капитализма. Цель состояла в том, чтобы создать условия, при которых крестьяне снова выращивали бы и собирали урожай в надежде получить прибыль, обеспечив продуктами города, накормив городские массы и, таким образом, возродив советскую экономику. Ленин признавал, что НЭП представлял собой шаг назад. Он, по сути, говорил: «Это отступление. Мы идем на это отступление, потому что столкнулись с неблагоприятной международной ситуацией и необходимостью разработки более долгосрочной стратегии. Наша первоначальная надежда на то, что советская революция очень быстро подтолкнёт мировую революцию, не оправдалась, и мы должны принять другую политику».
НЭП означал большие уступки частной торговле и промышленности. В селах крестьянам разрешалось брать землю в аренду и обрабатывать свою собственную землю, нанимать рабочую силу и, оплатив налог деньгами или в натуре, продавать излишки на рынке. Быстро возникла прослойка зажиточных крестьян, которых называли кулаками. В городах процветала частная торговля и предпринимательство, которые олицетворялись так называемыми нэпманами, среди которых были не только мелкие торговцы, но и крупные предприниматели. К 1922 году в Москве уже существовала коммерческая фондовая биржа.
Последствия НЭПа
Как я уже отметил, Ленин называл принятие НЭПа отступлением, на которое большевистский режим вынужден был пойти из-за поражения первой волны революционной борьбы в Европе. Опасения, которые он и другие выражали по поводу политических последствий НЭПа, были в некоторой степени смягчены экономическими успехами, к которым привела эта политика. Экономическая ситуация стабилизировалась. Благодаря удачным урожаям в 1921 и в 1922 годах Советская Россия избежала катастрофы. Однако НЭП, хотя и был необходимым и правильным курсом, имел, так сказать, свою «оборотную сторону», последствия которой, хотя и не сразу очевидные, были чрезвычайно опасны для долгосрочного здоровья советского режима.
Стабилизируя экономику Советской России, НЭП принес прямую выгоду главным образом непролетарским классам страны. Успехи НЭПа укрепили позиции и уверенность в себе не только более состоятельных слоев крестьян, но и ряда предпринимателей, которые почувствовали, что они снова могут жить. Возникла чрезвычайно влиятельная группа промышленников эпохи НЭПа, по иронии судьбы известная как «красные директора», многие из которых раньше составляли российскую буржуазию. В новой ситуации они вновь достигли влиятельного положения, как политического, так и экономического.
Возрождение националистических тенденций
Экономическая политика НЭПа неизбежно нашла свое выражение в фундаментальных политических изменениях. Во-первых, произошли значительные изменения в численности и составе большевистской партии. Накануне Февральской революции в партии большевиков насчитывалось не более 10 000 человек. В течение года она очень быстро росла, и хотя есть много различных оценок ее точного состава, можно с достаточной уверенностью сказать, что к октябрю число большевиков выросло, по меньшей мере, до 45 000 человек. Возможно, их было значительно больше. Какова бы ни была ее точная численность, большевистская партия включала в себя подавляющее большинство политически сознательных и боевых элементов рабочего класса. Партия продолжала расти в годы Гражданской войны, особенно по мере того, как росли перспективы окончательной победы. Конечно, те, кто присоединился к ней в конце Гражданской войны, часто были людьми совсем другого калибра, чем те, кто вступал в нее в самом начале. Таким образом, тот факт, что к 1921 году в партии насчитывалось более 386 000 членов, рассматривался Лениным как повод для некоторого беспокойства. Он часто говорил о «негодяях», которые проникли в большевистскую партию в погоне за карьерой и привилегиями. Х съезд в марте 1921 года инициировал политическую чистку, чтобы исключить такие элементы из партии. Тысячи членов были выведены из партийных рядов.
Несмотря на эту чистку, настроения в партии претерпели значительные изменения. К 1921 году, после четырех лет революции и Гражданской войны, которым уже предшествовали три года мировой войны, в большевистской партии стали заметны настроения политической усталости. В конце концов, как долго мужчины и женщины могут жить на лезвии ножа? Исторические условия, где героизм является повседневным образом жизни, по самой своей природе исключительны. Наступает момент — и это видно во всех революциях, — когда начинается реакция против «героического образа жизни». К 1921 году казалось, что большевистский режим обезопасил себя от своих величайших внутренних и внешних врагов. И по мере того, как опасность свержения или краха режима отходила назад, у многих партийцев, которые так много пережили, чтобы обеспечить победу революции, появилось желание наслаждаться комфортом и хорошими условиями жизни в их оставшиеся годы, в какой-то степени пожинать плоды своих прошлых усилий.
Особое политическое значение этим настроениям придавали объективные условия, царившие в Советской России, где первым и главным фактом жизни было противоречие между социальным характером революции и общей отсталостью России. Хотя режим обезопасил себя от непосредственных угроз, население жило в условиях отчаянной нужды. В той мере, в какой члены партии были вовлечены в механизмы быстро растущего государственного аппарата, они были поставлены в социальное положение, которое наделяло их привилегиями, недоступными подавляющему большинству трудящихся. Хотя эти привилегии, возможно, и не были чрезмерно экстравагантными, все же они были достаточными, чтобы стать фактором политического мировоззрения многих из тех, кто имел к ним доступ.
НЭП породил еще одно явление, имевшее большое политическое значение: возрождение националистических настроений. Русская революция была совершена большевиками во имя пролетарского интернационализма и международной революции. Никогда в мировой истории не было партии, которая так решительно рвала с национальными традициями страны, где была завоевана власть. Фактически значительная часть руководства большевистской партии в течение многих лет жила за пределами России. Когда Ленин вернулся в Россию в апреле 1917 года, он прожил в изгнании почти 20 лет. С 1900 года он провел в России всего около полутора лет — во время водоворота революции 1905 года и ее непосредственных последствий. Троцкий прожил в эмиграции 10 лет, предшествовавших 1917 году. В этом не было ничего необычного. Большинство лидеров русской революции были людьми с многолетним опытом работы в международном рабочем движении. Многие из них свободно владели несколькими языками. Ленин, я полагаю, свободно владел четырьмя языками — русским, английским, французским и немецким. Среди главных партийных лидеров Сталин выделялся именно отсутствием международного опыта и неспособностью говорить на каком-либо иностранном языке.
В 1917 году даже Сталин не стал бы оспаривать интернациональную концепцию революции, господствовавшую в большевистской партии. И действительно, свергнутые классы осудили большевиков как политическую силу, совершенно чуждую России. Вовсе не случайно, что главное обвинение буржуазии в адрес Ленина в 1917 году, состояло в том, что он предал Россию, был оплачен «немецким золотом». Сразу после революции те, кто оказался в эмиграции, рассматривали большевистскую партию как разрушительницу всего, что они ценили в культуре старой России.
Но с введением НЭПа все сильнее распространялись настроения, которые подчеркивали или, по крайней мере, привлекали внимание к специфически национальному характеру революции. Поначалу это настроение нашло свое наиболее явное выражение в группе эмигрантов, выступавших за примирение с русской революцией. В статье, появившейся в сборнике Смена вех 1921 года, автор по имени Николай Устрялов утверждал, что, независимо от того, как революция может себя называть — социалистической, коммунистической, интернациональной, — в конечном счете, она была продуктом русской истории и русской культуры [1]. Новая экономическая политика, писал Устрялов, была не просто тактическим отступлением, предпринятым большевиками, чтобы выиграть время для международной революции. Это было, скорее, возвращение революции к ее подлинным русским истокам; и советскому государству, несмотря на заявления его лидеров, было суждено трансформироваться в российское буржуазное государство. Вместо того чтобы выступать против революции, Устрялов призывал поощрять ее естественное российское и буржуазное развитие.
За аргументами Устрялова внимательно следили в Советской России, и они нашли отклик в определенной среде. В какой-то степени взгляды Устрялова можно было приветствовать как признание стабильности и растущего престижа советского режима. Но их популярность также отражала возрождение националистических настроений в Советской России, против которых ни в коем случае не были застрахованы широкие слои партии, большинству из которых не хватало широкого международного кругозора и теоретических знаний, присущих дореволюционным кадрам. Начали появляться произведения популярных авторов, таких как Борис Пильняк, которые изображали и восхваляли русский характер революции.
Такое развитие событий коренилось в социальных противоречиях русской революции. Во главе ее стояла пролетарская партия, но она зависела от поддержки миллионов крестьян, которые составляли большинство населения. Однако отношение крестьянства к революции было двойственным. Крестьянство поддержало большевистскую революцию, которая дала им землю. Но коммунизм и международная солидарность рабочего класса их мало интересовали.
Возрождение националистических настроений выражало не только мировоззрение крестьянства, но и настроения кадров растущей бюрократии, которая все больше смотрела на революцию с точки зрения привилегий, которые эта революция давала тем, кто занимал привилегированное положение в новом национальном советском государстве. Ленин, с его политической проницательностью, понимал это.
Последние дни Ленина
В марте 1922 года, через год после введения НЭПа, Ленин выступил с политическим докладом на XI съезде партии. Он подробно остановился на Смене вех и попытался объяснить более глубокое политическое значение аргументов Устрялова. Для Ленина значение Смены вех заключалось именно в том факте, что наблюдения группы авторов этого сборника за ходом русской революции были небезосновательны и, по сути, отражали действительные социальные процессы внутри Советского государства.
Для Ленина ни в коем случае не было исключено, что НЭП может стать отправной точкой для глубокого перерождения русской революции. «Я думаю, что этот Устрялов этим своим прямым заявлением приносит нам большую пользу», — сказал Ленин съезду.
Нам очень много приходится слышать, мне особенно по должности, сладенького коммунистического вранья, «комвранья», кажинный день, и тошнехонько от этого бывает иногда убийственно. И вот, вместо этого «комвранья» приходит номер Смены вех и говорит напрямик: «У вас это вовсе не так, это вы только воображаете, а на самом деле вы скатываетесь в обычное буржуазное болото, и там будут коммунистические флажки болтаться со всякими словечками» [2].
Ленин продолжил:
Такие вещи, о которых говорит Устрялов, возможны, надо сказать прямо. История знает превращения всяких сортов; полагаться на убежденность, преданность и прочие превосходные душевные качества — это вещь в политике совсем не серьезная. Превосходные душевные качества бывают у небольшого числа людей, решают же исторический исход гигантские массы, которые, если небольшое число людей не подходит к ним, иногда с этим небольшим числом людей обращаются не слишком вежливо [3].
Если бы Устрялов говорил только от своего имени или от имени нескольких тысяч эмигрантов, живущих в озлоблении за границей, не было бы причин для политического беспокойства. Но Ленин предупреждал:
Сменовеховцы выражают настроение тысяч и десятков тысяч всяких буржуев или советских служащих, участников нашей новой экономической политики. Это — основная и действительная опасность. И поэтому на этот вопрос надо обратить главное внимание: действительно, чья возьмет? Я говорил о соревновании. Прямого натиска на нас нет, нас не хватают за горло. Что будет завтра, это мы еще посмотрим, но сегодня на нас не наступают с оружием в руках, и тем не менее борьба с капиталистическим обществом стала во сто раз более ожесточённой и опасной, потому что мы не всегда ясно видим, где против нас враг и кто наш друг [4].
Затем Ленин охарактеризовал центральное противоречие советского режима:
Но если взять Москву — 4700 ответственных коммунистов — и взять эту бюрократическую махину, груду, — кто кого ведет? Я очень сомневаюсь, чтобы можно было сказать, что коммунисты ведут эту груду. Если правду говорить, то не они ведут, а их ведут. Тут произошло нечто подобное тому, что нам в детстве рассказывали по истории. Нас учили: бывает, что один народ завоюет другой народ, и тогда тот народ, который завоевал, бывает завоевателем, а тот, который завоеван, бывает побежденным. Это очень просто и всем понятно. Но что бывает с культурой этих народов? Тут не так просто. Если народ, который завоевал, культурнее народа побежденного, то он навязывает ему свою культуру, а если наоборот, то бывает так, что побеждённый свою культуру навязывает завоевателю. Не вышло ли нечто подобное в столице РСФСР и не получилось ли тут так, что 4700 коммунистов (почти целая дивизия, и все самые лучшие) оказались подчиненными чужой культуре? Правда, тут может как будто получиться впечатление, что у побежденных есть высокая культура. Ничего подобного. Культура у них мизерная, ничтожная, но все же она больше, чем у нас. Как она ни жалка, как ни мизерна, но она больше, чем у наших ответственных работников-коммунистов, потому что у них нет достаточного уменья управлять [5].
В этой речи Ленин затронул тему, которая особенно беспокоила его в последний год своей политической жизни. Еще в январе 1921 года Ленин определил советский режим как «рабочее государство с бюрократическим извращением» [6]. Поскольку сложная задача управления огромной и отсталой страной вызывала потребность во все более многочисленной государственной бюрократии, и поскольку режим был вынужден набирать персонал из среды чиновников старого царского государственного аппарата, которые вскоре перевесили относительно небольшое число опытных революционных кадров, Ленина все больше тревожило изменение социального характера и мировоззрения партии. Ленин сознавал ужасное противоречие, с которым столкнулся советский режим. НЭП был необходим для спасения революции, но он также ускорил создание условий, которые при определенных вариантах развития могли привести к ее разрушению.
Не прошло и двух месяцев после того, как Ленин произнес эту речь, как у него случился обширный инсульт. Он потерял дар речи и был парализован. На удивление всех он быстро поправился и к началу осени 1922 года вернулся на свое руководящее место. Однако ситуация, с которой он теперь столкнулся в партии и государстве, убедила его в том, что его предыдущее предупреждение реализуется даже быстрее, чем он ожидал. Опасения Ленина усугублялись ситуацией в руководстве, которая была вызвана решением, принятым незадолго до того, как Ленин заболел. Это было назначение Сталина генеральным секретарем партии.
Этот пост давал Сталину возможность выбирать, кто займет тот или другой пост в партии и в государстве. При Сталине должность генерального секретаря стала ключевой в масштабной операции по созданию системы назначенства, и Сталин целенаправленно использовал неограниченную возможность, которую давал этот пост для расставления своих фаворитов на важные посты. Таким образом, Сталин постепенно сумел создать огромную личную паутину сторонников, которые были обязаны своей карьерой и комфортом его покровительству. В то же время те, кому Сталин не доверял, часто оказывались оттеснены на второстепенные роли. Любимым методом Сталина для изоляции Троцкого стало назначение его ближайших сторонников, таких как Адольф Иоффе, на должность посла за пределами Советской России. Практика назначений распространилась практически на все сферы партийной организации, и это резко подорвало способность рядовых членов партии осуществлять какой-либо политический контроль над руководством. Все шире бытовала практика назначения лидеров местных партийных организаций сверху генеральным секретарем, а не путем выборов в местном комитете или парторганизации.
Когда Ленин вернулся к политической деятельности в конце 1922 года, он был в ужасе от перемен, произошедших за время его отсутствия. Вряд ли будет преувеличением сказать, что Ленин с трудом узнавал партию, которую когда-то основал. Конечно, вокруг были те же лица, но он чувствовал, что каким-то образом правила игры изменились. Люди, которых Ленин отобрал и воспитал, и чье восхождение на самый верх партии и государства стало результатом исторических событий, которые в столь значительной степени были сформированы его видением и гением, теперь преследовали свои собственные политические цели, и, как правило, без необходимого осознания или даже беспокойства относительно классовых интересов, которым эти цели, в конечном счете, служат.
Это был важнейший вопрос государственной политики. Ленин увидел, что в новой и неприятной партийной среде постепенно формируется правая политическая ориентация. Он узнал, что в месяцы его отсутствия Сталин согласился с предложениями Бухарина и Сокольникова отказаться от государственной монополии на внешнюю торговлю. Это сильно встревожило Ленина, поскольку это означало лишить советский режим одного из важнейших средств регулирования и ограничения экономической мощи капиталистических сил, деятельность и влияние которых значительно возросли благодаря НЭПу. Капиталисты в сельской местности и в городе могли торговать друг с другом. Они могли торговать с государством. Но они не могли напрямую торговать с иностранными правительствами и иностранными корпорациями. Вся внешняя торговля должна была проходить через руки государства. Большевистский режим опасался, что если российские капиталисты и зажиточные крестьяне смогут наладить прямые связи с международным капиталом, то рабочее государство столкнется с преобладающей и бесконтрольной экономической силой. Поэтому, когда Ленин узнал, что было принято решение отказаться от монополии, это его глубоко встревожило. Более того, он был возмущен безразличием, с которым были встречены его расспросы. В этой критической ситуации Ленин обратился к Льву Троцкому. Он с облегчением узнал, что Троцкий также выступает против предложения отменить монополию.
Ленин предложил Троцкому создать политический блок против отмены монополии внешней торговли. Когда Сталин узнал об их сговоре, и будучи довольно проворным в своей политической деятельности, он рассчитал, что лучше быть осторожным и отступил в вопросе монополии. Ленин приветствовал эту победу и написал Троцкому: «Как будто удалось взять позицию без единого выстрела простым маневренным движением» [7].
В записке Ленин предложил, чтобы они продолжили свое политическое наступление. Он встретился с Троцким, чтобы обсудить растущий вес бюрократии. Как позже вспоминал Троцкий, они пришли к соглашению о создании блока против бюрократии «вообще» и против Организационного бюро, возглавляемого Сталиным «в частности».
К этому времени, в декабре 1922 года, Ленин понял, что его дни сочтены. Он страдал от сильной бессонницы и чувствовал другие симптомы, которые предшествовали его первому серьезному инсульту. В этих трудных обстоятельствах беспокойство Ленина по поводу состояния партии и особенно ее руководства усугубилось еще одним инцидентом. В конце 1922 года большевистское правительство находилось на завершающей стадии разработки новых конституционных соглашений между советскими национальными республиками, результатом которых должно было стать образование Союза Советских Социалистических Республик. Ленин, непримиримый противник русского национализма, был полон решимости, чтобы союзный договор в рамках будущей Советской федерации не привел к превосходству русской национальности над другими. Он настаивал, чтобы были приложены все усилия для удовлетворения чаяний и настроений национальностей, которые должны были войти в состав Советской федерации. Среди наиболее острых дискуссий был спор с грузинскими большевиками, которые выразили недовольство условиями, которые они истолковали как посягательство на их законные права. Вначале Ленин выразил некоторое недовольство их отношением, но его взгляды изменились, когда он узнал о высокомерном и провокационном поведении Сталина, Дзержинского и Орджоникидзе. К своему неподдельному ужасу Ленин узнал, что Орджоникидзе в ходе переговоров применил рукоприкладство против одного из грузинских лидеров.
Ленин увидел в этой пощечине симптоматическое выражение глубокой политической болезни внутри большевистской партии, болезни, которая сама по себе являлась продуктом социальных противоречий русской революции. Только в этом политическом контексте можно понять экстраординарную серию документов, которые Ленин продиктовал в последние недели своей политической жизни. Эти документы составляют то, что после его смерти стало известно как «Завещание Ленина».
Прежде всего, Ленин в служебной записке от 24 декабря 1922 года рассмотрел ведущих деятелей большевистской партии. Но его внимание было сосредоточено на двух личностях, которых он оценивал как «двух выдающихся вождей современного ЦК», Троцкого и Сталина. Его характеристика Троцкого была в высшей степени комплиментарной: «… тов. Троцкий… отличается не только выдающимися способностями. Лично он, пожалуй, самый способный человек в настоящем ЦК» [8]. Похвала в отношении способностей Троцкого была оттенена замечанием о «чрезмерном увлечением чисто административной стороной дела». Вполне вероятно, что эта мягкая критика отражала сохраняющуюся напряженность, возникшую во время их известного спора о профсоюзах примерно двумя годами ранее.
Но критика Ленина в адрес Сталина была совсем иного порядка: «Тов. Сталин, сделавшись генсеком, сосредоточил в своих руках необъятную власть, и я не уверен, сумеет ли он всегда достаточно осторожно пользоваться этой властью» [9].
Еще более важной, чем краткая характеристика этих двух людей, было удивительно прозорливое замечание Ленина о том, что опасность раскола внутри большевистской партии нашла свое наиболее острое выражение в личных отношениях между Сталиным и Троцким. Можно спросить, почему Ленин придавал такое огромное политическое значение личной неприязни этих двух людей? Ленин неоднократно выступал против вульгарной тенденции сводить сложные политические проблемы на уровень личностей и их субъективных намерений. Он, конечно, не изменил своего подхода к политическим проблемам. Скорее всего, дело в том, что Ленин распознал в хронической напряженности между Троцким и Сталиным проявление реальных социальных конфликтов внутри большевистской партии, которые по сути своей были отражением социальных противоречий, угрожавших русской революции.
Несмотря на эпизодические разногласия Ленина с Троцким в разные периоды их политической жизни, Ленин, несомненно, понимал исторический характер достижений Троцкого. Об его уважении к Троцкому и восхищении им свидетельствуют независимые заявления вдовы Ленина Надежды Крупской и Адольфа Иоффе. Последний, например, вспоминал, что он лично слышал признание Ленина о том, что развитие русской революции подтвердило теоретические позиции, которые Троцкий отстаивал задолго до 1917 года. Более того, с чисто объективной точки зрения, Ленин должен был признать Троцкого главным политическим представителем международной программы и устремлений русской революции.
В этом отношении Сталин представлял в руководстве большевистской партии политическую противоположность Троцкому. Девятью месяцами ранее Ленин ссылался на статью Н. Устрялова, чьи националистические взгляды выражали настроения «тысяч и десятков тысяч всяких буржуев или советских служащих». Теперь в лице Сталина Ленин видел воплощение возрождающейся российской бюрократии, погрязшей в шовинизме, что представляло величайшую опасность для будущего революции.
Подобная интерпретация «Завещания» Ленина подтверждается дополнительными записками, которые он диктовал в последующие дни. 30 декабря 1922 года Ленин обратил свое внимание на спор с грузинами и продиктовал записку «К вопросу о национальностях или об “автономизации”», дав разгромную оценку деятельности Сталина и его приспешников. «Если дело дошло до того, что Орджоникидзе мог зарваться до применения физического насилия… то можно себе представить, в какое болото мы слетели» [ПСС-5, том 45, стр. 356].
Но не на Орджоникидзе Ленин возложил главную ответственность за «мешанину». Главным виновником был Сталин, которого он теперь описал как «истинно русского человека, великоросса-шовиниста, в сущности, подлеца и насильника, каким является типичный русский бюрократ». Он презрительно отозвался о сталинском «озлоблении», отметив, что «озлобление вообще играет в политике обычно самую худую роль».
Ленин завершил эту записку словами: «Тут встает уже важный принципиальный вопрос: как понимать интернационализм?» [10]
В той же записке Ленин осудил Сталина как «истинно русского держиморду» [11].
Обдумывая политические последствия своего анализа, Ленин пришел к выводу, что авторитет Сталина в руководстве должен быть резко снижен. Поэтому Ленин написал 4 января 1923 года знаменитое дополнение к своему завещанию: «Сталин слишком груб, и этот недостаток, вполне терпимый в среде и в общениях между нами, коммунистами, становится нетерпимым в должности генсека. Поэтому я предлагаю товарищам обдумать способ перемещения Сталина с этого места и назначить на это место другого человека, который во всех других отношениях отличается от тов. Сталина только одним перевесом, именно, более терпим, более лоялен, более вежлив и более внимателен к товарищам, меньше капризности и т. д. Это обстоятельство может показаться ничтожной мелочью. Но я думаю, что с точки зрения предохранения от раскола и с точки зрения написанного мною выше о взаимоотношении Сталина и Троцкого, это не мелочь, или это такая мелочь, которая может получить решающее значение» [12].
Партийный съезд был намечен на апрель 1923 года. Ленин не знал, сможет ли он участвовать в нем физически. Поэтому он посвятил всю свою энергию двум взаимосвязанным задачам: во-первых, он написал две большие статьи, в которых попытался проанализировать проблемы в аппарате советского государства («Как нам реорганизовать Рабкрин» и «Лучше меньше, да лучше»); во-вторых, он готовился к политическому единоборству со Сталиным. Сами статьи содержали настолько разгромную оценку сталинского руководства партией и государством, что в верхушке была предпринята попытка заблокировать публикацию статьи «Лучше меньше, но лучше». В Политбюро даже было предложено опубликовать эту статью в одном экземпляре в фиктивном номере Правды, который затем собирались показать Ленину. Но в начале 1923 года такое политическое мошенничество еще не могло быть осуществлено.
Ленин, несмотря на интриги, которые его окружали, по словам его секретаря, «готовил бомбу против Сталина». Эта «бомба» должна была представлять документально подтвержденный обзор, представленный XII съезду, о злоупотреблении властью Сталиным, примеры которого включали бы не только его преследование грузинских большевиков, но и его оскорбительное поведение по отношению к жене Ленина Н. К. Крупской. В связи с последним эпизодом Ленин 5 марта 1923 года потребовал от Сталина принести личное извинение и получил его. При всем своем мастерстве обмана, Сталин не мог сравниться с Лениным в политической борьбе.
Ленин хотел от Сталина не личного раскаяния. Скорее всего, письменное извинение предоставило Ленину еще одно документальное свидетельство оскорбительного поведения, которое ему было необходимо, чтобы получить одобрение съезда на смещение Сталина с поста генерального секретаря.
Если бы не инсульт, положивший конец его политической жизни всего три дня спустя, Ленин использовал бы свою «бомбу» на XII съезде партии. Но его внезапный уход со сцены означал резкую перемену в соотношении сил внутри руководства Российской коммунистической партии. Всего шесть лет до этого своевременный приезд Ленина в Россию позволил ему изменить компромиссное отношение партии к Временному правительству и направить партию на путь завоевания власти. Теперь, когда термидорианская реакция против советской революции набирала силу, преждевременная болезнь Ленина на несколько жизненно-важных месяцев отсрочила начало открытой борьбы с бюрократией.
Конец.
Примечания:
[1] Николай Устрялов (1890–1937) известен как главный идеолог национал-большевизма. Будучи сторонником контрреволюционных белых армий во время Гражданской войны, он, как только большевики укрепили власть и ввели новую экономическую политику, изменил свое политическое отношение к советскому правительству. В сборнике Смена вех, который впервые был опубликован в Праге в 1921 году, он и его единомышленники изложили националистическую интерпретацию русской революции. Они стали известны как «сменовеховцы». Во внутрипартийной борьбе 1920-х годов Левая оппозиция часто ссылалась на идеи Устрялова как на наиболее сознательное антимарксистское изложение национальной программы «социализма в одной стране».
[2] Ленин В., Полное собрание сочинений, 5-е издание (ПСС-5), Москва, том 45, стр. 93.
[3] Там же, стр. 94.
[4] Там же, стр. 94–95.
[5] Там же, стр. 95–96
[6] ПСС-5, том 42, стр. 239.
[7] ПСС-5, том 54, стр. 327.
[8] ПСС-5, том 45, стр. 345.
[9] Там же.
[10] Там же, стр. 358.
[11] Там же, стр. 357.
[12] Там же, стр. 346.