Это четвертая и заключительная часть. Часть первая была опубликована 13 февраля. Часть вторая — 16 февраля. Часть третья — 18 февраля.

20 августа 1940 года Лев Троцкий был убит сталинским агентом Рамоном Меркадером в пригороде Мехико Койоакане. Доступ Меркадера к великому революционеру стал возможен благодаря его отношениям с Сильвией Агелофф, членом американской Социалистической рабочей партии (СРП — Socialist Workers Party). После убийства Агелофф представляла себя невинной жертвой двуличия Меркадера, и это утверждение никогда не оспаривалось со стороны СРП.

Данная серия статей представляет собой первое систематическое исследование троцкистским движением роли Агелофф и продолжает работу Международного Комитета Четвертого Интернационала, в частности, его расследование «Безопасность и Четвертый Интернационал». Всего публикуется четыре части.

Мексиканское расследование убийства

После первых допросов Агелофф и Джексона-Морнара мексиканское расследование началось всерьез.

Убийство Троцкого до сих пор рассматривается в Мексике как самое важное расследование подобного рода в современной истории страны. Мексиканское правительство провело единственное серьезное расследование убийства, что включало в себя изучение роли Агелофф. Ее служащее собственным целям алиби, истерические припадки и заявления о невиновности не обманули мексиканских следователей, и те критически оценили действия Агелофф на основе фактов.

Правительство Лазаро Карденаса и полиция Мехико рассматривали расследование как юридический вопрос чрезвычайной важности. Убийство высокопоставленного беженца иностранными агентами — особенно такого человека, как Троцкий, которого так уважали в рабочем классе, — было вызовом национальному суверенитету Мексики. Правительство поручило ведение расследования своим самым видным полицейским следователям и прокурорам. Расследование было объективным и профессиональным. Чиновники провели десятки допросов и использовали передовые методы, которым до сих пор учатся современные мексиканские криминалисты. Ответственные за расследование, в том числе знаменитый мексиканский криминалист Альфонсо Кироз Куарон, продемонстрировали такой уровень придирчивости в отношении убийства и его участников, которого не хватало в реакции СРП [161].

Мексиканские следователи начали с допроса Агелофф и Джексона-Морнара. В ходе предварительного следствия прокуроры начали собирать убедительные косвенные доказательства, которые, по их мнению, опровергали ее заявления о невиновности.

Мексиканское предварительное расследование

Когда Агелофф начала отвечать на вопросы, полиция и прокуратура получили возможность наблюдать за ее поведением и сравнить ее объяснения произошедшего с показаниями Джексона-Морнара и других свидетелей. Основываясь на собранной ими информации о прошлом Агелофф и ее действиях, они пришли к выводу, что ее заявление о том, что ее обманули, не могло быть правдоподобным.

Первоначальные косвенные доказательства, подтверждавшие эту оценку, включали следующее:

• Мексиканские власти полагали, что роль Агелофф в организации ужина с Шюсслером навлекла на нее серьезные подозрения. Они полагали, что Агелофф и Джексон-Морнар строили планы с Шюсслерами, чтобы гарантировать, что Шюсслера не будет в доме Троцкого, что облегчало бы убийство.
• Агелофф призналась, что у нее есть семья в России. Встал вопрос о том, может ли ГПУ оказывать давление, угрожая насилием против ее родственников в СССР.
• Агелофф призналась, что однажды видела, что «когда [Меркадер] писал своему боссу, он делал это в кодированном виде». Она сказала, что спросила его про код, «и тогда он написал несколько кодовых знаков на листе бумаги, а затем немедленно порвал его» [162]. Прокуроры полагали, что если она видела это, но не сообщила об этом Троцкому, то это указывает на причастность к преступному заговору.
• Аналогичным образом, в ходе расследования «Сильвия заявила, что Джексон не позволял ей просматривать его переписку, которую он держал под замком, а также когда он приехал из Нью-Йорка в Мексику, Джексон никогда не оставлял чемодан, который он держал в руках» [163]. Отказ Агелофф сообщить эти подробности Троцкому намекал на то, что она участвовала в заговоре, но пытается создать легенду о своей невиновности.
• Для следствия тот факт, что Джексон-Морнар заявил о невиновности Агелофф, был еще одним косвенным доказательством того, что эти двое сотрудничали. Во время слушаний Джексон-Морнар сказал судье: «Прочитав и перечитав текст соответствующей части упомянутого приказа, я нахожу, что все, что говорится в приказе относительно Сильвии, не убеждает меня; и что если бы я был судьей, то освободил бы ее» [164].
• Прокурор Франсиско Кабеза де Вака сказал, что история Джексона-Морнара — о том, что он и Агелофф были влюблены друг в друга, и что убийца убил Троцкого за то, что тот вмешался в их отношения, — была «абсолютно абсурдной. То, что вы до сих пор заявляли, неприемлемо. Так не работает ни мозг любого разумного человека, ни мозг ребенка; мы не можем принять и не примем этого» [165]. Кабеза де Вака сказал, что Джексон-Морнар «должен признать, что этот аргумент достоин только презрения, что он неприемлем, что здравый смысл отвергает его, и что в последний раз я даю вам возможность сказать правду» [166].

Работа Агелофф и доступ к деньгам

Полиция и прокуратура также узнали в ходе расследования, что Джексон-Морнар предоставил Агелофф несколько платных заказов в Париже и заплатил за них тысячи долларов в течение их предполагаемых отношений. Мексиканские следователи узнали, что Агелофф зарабатывала всего 103 доллара в месяц на своей работе детским психологом в Нью-Йорке, и, как отметил Баррон Круз, «очевидно, власти спрашивали ее о том, откуда она получала денежные ресурсы, чтобы продолжать совершать поездки» в Европу и Мексику [167].

Согласно Баррону Крузу, Кабеза де Вака нашел весьма компрометирующим тот факт, что «Сильвия вспомнила, что Джексон дал ей 3000 долларов в Нью-Йорке, и они отнесли деньги в банк на Бродвее, название которого она не могла вспомнить; тут Джексон поправил ее и отметил, что это было, на самом деле, $3,500» [168]. С поправкой на инфляцию, $3,000 в 1940 году равняется примерно 55 тысячам долларов сегодня. Мексиканская полиция считала, что Агелофф потратила эти деньги на расходы, связанные со шпионажем, чтобы посетить Джексона-Морнара в Мексике.

Расследование ФБР

Мексиканские следователи были не единственными, кто пришел к выводу о вовлеченности Агелофф в убийство Троцкого. ФБР провело собственное расследование и пришло к тем же выводам, что и мексиканская полиция.

В частности, ФБР рассматривало передачу 3000 долларов как весьма убедительное доказательство того, что она была агентом ГПУ.

В отчете ФБР от 5 сентября 1940 года агент Дж.Б. Литтл передал мнение агента Раймонда Э. Мерфи, который объяснил, что в других случаях советского шпионажа соучастники ГПУ призывали своих партнеров «внести 3000 долларов» от их имени. «Г-н Мерфи сообщил, что депозит в размере 3000 долларов со стороны этих лиц, по-видимому, является типичным в связи с операцией русских агентов, и он обращал на это внимание Бюро для рассмотрения» [169]. Агелофф утверждала, что полученные ею 3000 долларов были «оставлены ему [Джексону-Морнару] матерью, когда та умерла» [170].

В документах следствия ФБР в качестве соучастников преступления фигурировали как «Морнар», так и «Агелофф». 29 августа 1940 года ФБР сообщило о результатах своей третьей беседы с ней. В отчете было указано, что ФБР оказывает давление на Сильвию Агелофф и ее семью, чтобы побудить ее признаться и рассказать правду, которую, как подозревало Бюро, Агелофф скрывала. ФБР было заинтересовано узнать, что Агелофф знала о внутреннем функционировании ГПУ. В отчете говорится:

«Монте Агелофф, брат Сильвии Агелофф, был допрошен, и ему внушили, что его сестра действительно в опасности, и что мексиканские власти считают, что она прикрывает убийцу Джексона, и что они, вероятно, отдадут ее под уголовный суд как сообщницу, и что если он может оказать на нее хоть какое-то влияние, он должен убедить ее рассказать всю правду. Пишущий эти строки присутствовал при первой беседе Монте с сестрой и слышал, как тот давал ей совет, который ему внушили. Несмотря на этот совет, последующая беседа с ней показывает, что она стоит на том же утверждении, что она понятия не имела, что Джексон намеревался совершить преступление, которое он совершил, и она понятия не имела, кто мог быть его сообщниками» [171].

В отчете предлагается, чтобы «нью-йоркское отделение» ФБР провело беседу с Хильдой Агелофф и четой Росмер, но общедоступных записей этих бесед нет. Опровергая ее утверждения о том, что ее обманули, агент ФБР заключил: «Хотя эта девушка очень искусна в истерических припадках в нужное время, она, по моему мнению, является твердым орешком и никогда не расскажет все, что она знает, что может быть полезно для выяснения того, что именно стояло за убийством Троцкого Джексоном» [172].

Оценка Уиттекером Чемберсом семьи Агелофф

После убийства СРП запросила мнение Уиттекера Чемберса о роли Агелофф в убийстве.

Чемберс был хорошо знаком с работой ГПУ. С 1932 по 1938 год он возглавлял группу подпольных шпионов ГПУ, работавших в правительстве США. Участие Чемберса в этой сети — известной как «Ware group» [«группа Уэра»], по имени основателя сети Гарольда Уэра, — дало ему доступ к ценной информации о роли агентов ГПУ в США.

Напуганный убийством в 1937 году сталинистами Игнатия Рейсса и его друга и товарища по сталинизму Джулии Стюарт Пойнтц, Чемберс порвал с Коммунистической партией около 1938 года и скрылся. В 1939 году Чемберс начал давать информацию правительству США.

В 1948 году имя Чемберса стало общеизвестным, когда он дал показания Комитету по антиамериканской деятельности Палаты представителей и перечислил имена членов Коммунистической партии, входивших в «группу Уэра». Среди них был Элджер Хисс, чиновник Госдепартамента, который отрицал свою шпионскую деятельность, но был осужден в 1950 году за лжесвидетельство. Чемберс стал видным послевоенным неоконсерватором.

Вскоре после разрыва с Коммунистической партией Чемберс провел тайную беседу с одним из ведущих членов СРП с целью предоставления информации троцкистскому движению. Эта дискуссия была записана СРП и известна как «Меморандум W». Заключение Чемберса о семье Агелофф было следующим:

«Не может поверить в невинность сестер Агелофф. Только идиот мог жить с агентом ГПУ и не осознавать этого. Нынешнее поведение Сильвии никак не способно изменить его мнение; может быть она пытается спасти себя или раскаивается (но не настолько, чтобы рассказать правду), или даже играет роль. Любая из этих трех возможностей более вероятна, говорит он, чем ее невиновность. Устройство хозяйства семьи Агелофф напоминает ему десятки подобных агентов ГПУ: два-три члена семьи в партии (какая группа в партии, не важно), в то время как другие вообще не имеют никакого отношения к движению, но также служат ГПУ. Когда я рассказал ему, что отец занимается недвижимостью, он рассмеялся. Он говорит, что это традиционный бизнес. “Работа ГПУ ведется в семейных династиях”. В особенности среди еврейских семей в городах с крупной еврейской общиной. Он считает систематическую проверку всех фаз действий семейства Агелофф одним из двух основных зацепок» [173].

СРП серьезно отнеслась к картине действий ГПУ, как ее понимал Чемберс. В противном случае, партия не обратилась бы к нему, чтобы узнать о роли Сильвии Агелофф. В ответ Чемберс дал СРП четкий ответ относительно того, как деятельность Агелофф вписывается в схему деятельности ГПУ. Он посоветовал партии, как она могла бы расследовать вероятность других «семейных династий» ГПУ, и дал понять, что его подозрения не уменьшились из-за истерики Агелофф, которая, по его мнению, скорее указывала на то, что она разыгрывала роль. Менее всего вероятно, сказал он, что ее поведение свидетельствует о ее невиновности.

Хотя беседа с Чемберсом носила конфиденциальный характер и была направлена на то, чтобы облегчить собственное расследование убийства, Джозеф Хансен передал этот ценный материал Государственному департаменту в сентябре 1940 года без одобрения СРП. ФБР серьезно отнеслось к предложениям Чемберса и расширило расследование. В отличие от этого СРП отреагировала на информацию Чемберса отказом проводить расследование относительно связей Агелофф и ее семьи с ГПУ.

Мексиканскому судье и прокурору угрожают смертью

Уголовное дело в Мехико было поручено судье Раулю Карранка Трухильо из Шестого уголовного суда Койоакана. В соответствии с мексиканским уголовным законодательством 1940 года решение об осуждении или оправдании подсудимого принималось судьей, а не присяжными.

Для ГПУ арест Агелофф и Джексона-Морнара представлял огромный риск разоблачения. Теперь, когда убийца находился под стражей в мексиканской полиции, заставить его замолчать было не так просто, как Шелдона Харта. Задержание Агелофф, гражданки США, еще больше осложнило дело, угрожая разоблачением американских сетей ГПУ.

Судья Карранка начал получать смертельные угрозы от сталинцев, предупреждавших его о том, чтобы не разоблачать сеть ГПУ, стоящую за этим преступлением. Одно из таких писем ныне хранится в мексиканском национальном архиве и гласит:

«Какие бы шаги вы ни предприняли на процессе Жака Морнара по делу об убийстве Троцкого, чтобы заставить его объявить себя агентом ГПУ и тем самым прояснить серьезный и важный международный вопрос, вы очень дорого заплатите. Помните, что мощная и деятельная организация проникла в дом, который считался неприступным» [174].

Эта угроза сама по себе допускала наличие более широкого заговора и подтверждала, что ГПУ несет ответственность за проникновение в «дом, который считался неприступным». Другая угроза гласила: «Будь очень осторожен, Рауль, а то очень скоро ГПУ бросит тебя в багажник».

Прокурор Кабеза де Вака получил аналогичные угрозы. Виктор Серж отмечал, что «Франсиско Кабеза де Вака неоднократно подвергался угрозам убийства» [175]. Внук Кабезы де Вака, Даниэль Кабеза де Вака (он был генеральным прокурором Мексики с 2005 по 2006 год), позже объяснит, что эти угрозы были конкретно связаны с его решением расследовать дело Агелофф, и что его деду «неоднократно угрожали за то, что он не позволил освободить Сильвию Агелофф» [176].

Прокурор требует заключения Агелофф под стражу и обвиняет ее в убийстве

Несмотря на эти угрозы, по окончании предварительного расследования прокурор Кабеза де Вака обвинил Агелофф и Меркадера в убийстве. Он потребовал, чтобы они оба были заключены под стражу до окончания уголовного дела.

Его заявление, написанное в прозаической юридической форме, свойственной мексиканскому уголовному процессу, развило косвенные доказательства, обнаруженные следствием, и представило следующий аргумент против Агелофф:

«Хотя верно, что Сильвия не присутствовала во время агрессии против Троцкого, верно также, что в силу ряда обстоятельств, изложенных в ходе данных процедур, существует мнение, что указанное лицо не было в неведении относительно планов, разработанных Джексоном или Морнаром, поскольку она знала о предыдущих попытках, направленных против покойного, и в этих обстоятельствах Сильвия, которая, как показали действия, пользовалась дружбой и доверием семьи Троцких, должна была действовать с подозрением и осторожностью, обнаружив, что она может послужить средством, как это и произошло, для проникновения ее любовника в дом… тем более, что Сильвия лично знала, что Джексон не был марксистом, а тем более членом Четвертого Интернационала; так как она хорошо знала, что ее давнишний любовник, а теперь обвиняемый, сменил фамилию, не имел определенной работы, использовал поддельный паспорт, а также предоставил ей адреса, которые также были фальшивыми. Все это указывало на то, что вышеупомянутая Сильвия не была лояльна Льву Троцкому, поскольку она не сообщила о своих подозрениях относительно своего любовника, и неспособна сослаться на свое невежество, потому что она образованный человек, который утверждает, что имеет высшее образование» [177].

Адвокаты Агелофф выступили против этого ходатайства, но судья Карранка удовлетворил просьбу прокурора, согласился с тем, что доводы Кабезы де Вака были правильными, заявил о своем неверии в довод о том, что она может быть невиновна, и приказал задержать Агелофф и Джексона-Морнара.

Этот приказ не был простой предваряющей суд формальностью. Баррон Круз писал, что 31 августа «судья Карранка Трухильо решил применить постановление о формальном заключении под стражу в отношении Фрэнка Джексона и Сильвии Агелофф, найдя достаточные доказательства преступления в виде убийства, чтобы доказать ответственность обоих»» [178, курсив добавлен].

Мексиканская пресса широко освещала заключение Агелофф под стражу. Газета La Prensa писала: «Это было большим сюрпризом, когда было получено известие, что судья формально заключил в тюрьму» Агелофф [179].

Адвокаты Агелофф подали еще одно ходатайство об ее освобождении. Затем прокурор Кабеза де Вака возразил, требуя, чтобы она содержалась в тюрьме до окончательного решения судьи по обвинению в убийстве. Ответ Кабезы де Вака адвокатам Агелофф — опять же написанный в длинном мексиканском юридическом формате — резюмировал мексиканское дело против Агелофф так:

«Из-за политической обстановки, в которой действовал г-н Леон Троцкий… никто из сочувствующих и друзей, которые часто посещали его, не избегал опасностей положения этого человека, будучи подвергнут в любой момент опасности стать жертвой новой агрессии… в этих условиях те, кто называли друг друга друзьями покойного, испытывали чрезмерное нежелание проверять друг друга относительно безопасности покойного при общении с ними, и логично предположить, что несколько странное отношение этих друзей, конечно, вызовет у других… подозрение, которое не может быть подавлено… Сильвия Агелофф… знала, что он [Жак Морнар] не был марксистом и тем более сторонником и членом Четвертого Интернационала; невозможно предположить, что, когда подозреваемый переехал из Европы в Америку и сменил имя на Фрэнка Джексона, он оставил без объяснения странное впечатление, которое подобное отношение должно было произвести на Сильвию... Ложь Морнара относительно деятельности, которой он якобы занимался в Америке, зная, что это [должно было] укрепить подозрения Сильвии относительно истинной цели жизни Морнара в его таинственном мире… более того, Сильвия не могла перестать требовать [от] своего любовника удовлетворительного объяснения после того, как доказала, что он иногда не сообщал своего настоящего адреса в этом городе.

Чрезмерное недоверие верного друга к господину Троцкому не могло остаться незамеченным, когда Сильвия увидела своего любовника Морнара в доме покойного… невозможно предположить, что, будь Сильвия верна покойному, она не поделилась бы с ним своими подозрениями относительно истинных намерений подозреваемого. Если Сильвия сама согласится, что ей показалось подозрительным поведение Морнара, когда он проявил живой интерес к судьбе двух арестованных шпионов. Почему она не сообщила кому-нибудь о своих подозрениях и не предупредила покойного об опасности, которую представляет контакт с человеком, который ведет себя неискренне? Как объяснить, что она продолжала быть его любовницей?

Есть только одно логическое объяснение: Агелофф знала истинные намерения Морнара относительно покушения 20-го числа этого месяца. Нет никаких оснований считать Сильвию верной подругой покойного, поскольку записи не свидетельствуют о том, что она совершала какие-либо действия, свидетельствующие о такой преданности. Тот факт, что подозреваемая женщина сейчас изображает глубокую скорбь по поводу смерти Троцкого и глубокую ненависть к его убийце, не должен произвести положительного впечатления на ее судей.

Невозможно объяснить тот факт, что Сильвия могла жить и путешествовать с комфортом из Соединенных Штатов в Мексику на свое скромное ежемесячное жалованье в 124 доллара, не принимая денег от Морнара, который использовал ее в Мексике для осуществления планов убийства, причем Сильвия знала об этой ситуации. Чтобы доказать, что между Сильвией и Морнаром существовало прежнее взаимопонимание относительно совершенных им действий, что требует их задержания, достаточно упомянуть, что она приехала в Мексику:

«1) в январе этого года с целью провести короткий отпуск и тем не менее пробыла до марта, время, которое более или менее соответствует тому, когда Морнар начал посещать дом г-на Троцкого; 2) что в день событий оба задержанных пригласили Шюсслера на обед, скорее всего, чтобы держать его подальше от дома покойного; 3) тот факт, что Сильвия не пошла с Морнаром в дом в Койоакане двадцатого числа этого месяца, и что это отсутствие благоприятствовало планам Морнара и было необъяснимо, учитывая дружбу между Агелофф и домом Троцких; и 4) это поездка, запланированная обоими на следующий день после агрессии» [180].

Несмотря на непрекращающиеся угрозы убийства в его адрес, судья Карранка согласился с этим заявлением и отказался выдать ордер на освобождение Агелофф.

Сентябрь 1940 года: Прокурор готовится предъявить обвинение Хильде Агелофф

По данным газеты Brooklyn Daily Eagle, отец Агелофф лично отправился в Мехико, чтобы попытаться организовать освобождение своей дочери. Номер издания от 24 августа 1940 года отмечает, что Сэмюэл Агелофф «должен был прибыть сегодня», и «сообщалось, что он прилетел из Вашингтона». Он также написал письмо президенту Карденасу и потребовал, чтобы президент вмешался и освободил его дочь.

Менее чем через две недели Daily Eagle сообщила, что адвокаты Агелофф опасаются, что Хильда также будет арестована мексиканскими властями как соучастница убийства. Номер от 4 сентября 1940 года сообщает:

«Адвокаты мисс Сильвии Агелофф, жительницы Бруклина, обвиняемой в соучастии в убийстве Льва Троцкого, сегодня подали иск в первый уголовный суд столицы о запрете на арест ее сестры Хильды, которая прилетела сегодня самолетом из Нью-Йорка. Адвокаты объяснили, что это было сделано из предосторожности… Мисс Хильда Агелофф будет подвергнута аресту как сообщница, если допрос покажет, что она когда-либо подозревала Фрэнка Джексона, друга ее сестры, обвиняемого в убийстве».

В ноябре, когда Сильвия Агелофф все еще находилась под стражей в ожидании решения судьи по обвинению в убийстве, Кабеза де Вака пригрозил арестовать Хильду и расширить расследование в отношении семьи Агелофф. В это время Сэмюэл Агелофф выступил с публичными заявлениями, призывая правительство США помочь в освобождении Сильвии.

19 ноября 1940 года газета Daily Eagle опубликовала статью под названием «Агелофф ищет помощи США для освобождения дочери». В статье объяснялось:

«Сэмюэл Агелофф из дома 76 по Ремсен-стрит, чья дочь Сильвия содержится в больнице Мехико по обвинению в соучастии в убийстве Льва Троцкого, обратился в Вашингтон с просьбой о помощи Госдепартамента, чтобы добиться освобождения его дочери, объявил сегодня Альфред Ф. Риттер, адвокат отца».

Декабрь 1940 года: Агелофф освобождена из тюрьмы

Это дело вызвало огромное давление на мексиканское правительство со стороны как Соединенных Штатов, так и Советского Союза. В декабре, по-видимому, по тайным дипломатическим каналам была, в конце концов, достигнута договоренность об освобождении Агелофф без вынесения обвинительного приговора.

Непонятно, как именно было обеспечено освобождение Агелофф. По сообщениям ФБР, сделка была заключена между высокопоставленными лицами, принимающими решения. ФБР мало сомневалось в вине Агелофф, но Бюро полагало, что она с большей вероятностью расскажет им все, что знает о внутренних операциях ГПУ, если не столкнется с вероятностью того, что ее признания могут быть использованы для того, чтобы приговорить ее к длительному сроку за убийство. Тот факт, что между американским и мексиканским правительством велись переговоры о том, как лучше всего поступить с Агелофф, подтверждается отчетом ФБР, в котором говорилось:

«По секрету стало известно, что девушка будет содержаться под стражей, возможно, еще неделю-две, а затем будет освобождена судьей суда в Койоакане, и ей будет разрешено вернуться в Соединенные Штаты. Возможно, что дальнейшие ее допросы в Соединенных Штатах могут достигнуть большего, чем было получено в ходе сложного допроса в Мексике» [181, курсив добавлен].

Кабеза де Вака продолжал выступать за содержание Агелофф в тюрьме и судебное преследование за убийство, убежденный в том, что он раскрывает сеть ГПУ с глубокими связями в США и Мексике.

Но, в конце концов, Карранка, поддавшись давлению на высоком уровне, освободил ее из тюрьмы и постановил, что она не виновна в убийстве. В своем коротком письменном решении Карранка заявил, что основывает свое решение на том факте, что «Джексон и Агелофф всегда говорили, что вышеупомянутая Сильвия не принимала никакого участия» в убийстве [182]. Карранка не предоставил никакой дополнительной аргументации в обоснование своего решения.

Это было политическое решение, которому не хватало юридической достоверности. Карранка и все, кто был вовлечен в это дело, знали, что это объяснение не имеет логического обоснования, потому что Джексон-Морнар в тот момент лгал относительно каждого элемента своей роли в убийстве. Даже его настоящее имя стало известно только в 1950 году. Тем не менее было оказано достаточное давление, чтобы Агелофф была освобождена. Она вернулась в Нью-Йорк в декабре 1940 года.

Декабря 1940 года: Сильвия Агелофф отказывается предоставить доказательства вины Джексона-Морнара

Вернувшись в Нью-Йорк, представители прессы спросили Хильду Агелофф, готовы ли Сильвия или кто-либо из членов ее семьи дать показания против Джексона-Морнара, суд над которым все еще продолжался в Мехико. Хильда ответила от имени своей сестры: «Что касается нас, то дело закрыто» [183].

Такая реакция соответствовала только интересам сталинистов. Сторонник Троцкого настаивал бы на разоблачении истинной роли Джексона-Морнара. ГПУ продолжало утверждать, что оно не причастно к убийству Троцкого, а международная сталинистская пресса опубликовала заявление Джексона-Морнара о том, что он является недовольным троцкистом, чтобы дискредитировать троцкистское движение. Если бы Сильвия Агелофф была всего лишь невинной жертвой, никто не смог бы лучше нее помочь следствию разоблачить связи Джексона-Морнара с ГПУ.

Но для Агелофф дело было закрыто. Отказываясь предоставить информацию СРП или властям, Хильда и Сильвия помогали убийце Троцкого и защищали ГПУ.

Декабрь 1940 года: Пресс-релиз Сильвии Агелофф

Вернувшись в Нью-Йорк в декабре 1940 года, Сильвия Агелофф выпустила пресс-релиз посредством агентства недвижимости своего отца. Оно говорило:

«Я хочу воспользоваться этой возможностью, чтобы правильно осветить некоторые искаженные сообщения, напечатанные в газетах. Я никогда не представляла Джексона Льву Троцкому. Этот факт ясно установлен собранными доказательствами и может быть подтвержден любым, кто пожелает взять на себя труд сделать это.

Более того, доказательства и свидетельские показания убедительно установили, как сам судья заявил в своем приговоре, что я стала жертвой цепи обстоятельств, о которых я совершенно ничего не знала и над которыми не имела никакого контроля.

Я была поклонницей и личным другом господина и госпожи Троцких. У меня нет никакой политической принадлежности.

Мое самое сильное желание сейчас — попытаться забыть о случившемся. Я хочу попытаться вернуться к жизни обычного гражданина. Мне очень жаль, но в настоящее время я слишком больна, чтобы давать какие-либо личные интервью» [184].

Сильвия Агелофф лгала. В этом утверждении не было ни капли правды.

В газетных сообщениях не было ничего «искаженного», указывающего на то, что мексиканская полиция и прокуратура обвинили ее в убийстве Троцкого или в том, что она является агентом ГПУ.

В действительности, именно она познакомила Троцкого с его будущим убийцей. Агелофф договорилась о встрече Джексона-Морнара и Троцкого лицом к лицу в августе 1940 года, за неделю до нападения, когда привела его на виллу без предупреждения, удивив Седову, которая считала, что договорилась встретиться только с Сильвией. В результате дискуссии, имевшей место с Троцким в тот день, Джексон-Морнар составил «статью», которую Троцкий просматривал, когда альпеншток проломил ему череп.

Более того, Агелофф ложно представила Джексона-Морнара чете Троцких как своего «мужа» в дни, предшествовавшие убийству. Седова позже утверждала, что убийца был «принят в первую очередь как муж Сильвии». Ложь Агелофф укрепила доверие к Джексону-Морнару и позволила ему проникнуть в дом в день нападения. Более того, это ложное утверждение о браке должно было стать центральным элементом вымышленного мотива убийства со стороны убийцы, то есть версии, что Троцкий выступал против его «брака» с Агелофф.

Помимо событий, непосредственно предшествовавших убийству, заявление Агелофф о том, что она не представляла Джексона-Морнара Троцкому, было грубым сокрытием ее роли в течение их двухлетнего сотрудничества.

На каждом этапе Агелофф была решающим звеном, все больше и больше интегрируя Джексона-Морнара в троцкистское движение и, в конечном счете, в дом Троцкого. Летом 1938 года она познакомила его с руководством международного троцкистского движения и привела на учредительную конференцию Четвертого Интернационала, где познакомила с делегатами. Агелофф познакомила его со своими друзьями из СРП в Нью-Йорке в 1939 году, с Росмерами — в Мехико в начале 1940 года, впервые привела его в стены дома в марте того же года и, как можно с полным основанием предполагать, познакомила с лидерами СРП, которые приехали в Мехико в июне. Она помогла ему ускользнуть от американских иммиграционных чиновников, когда он приехал в Нью-Йорк на встречу со своими кураторами из ГПУ, и помогла ему снова избежать задержания, когда он возвращался в Мексику, чтобы убить Троцкого.

Ложью было и еще одно утверждение Агелофф, — что судья Карранка подтвердил, что доказательства, представленные в ходе уголовного процесса в Мексике, «убедительно доказали», что она была «жертвой цепи обстоятельств, о которых я совершенно ничего не знала и над которыми не имела никакого контроля»,

Текст решения судьи Карранки теперь находится в открытом доступе, и в нем нет никаких заявлений на этот счет. Ее заявление о том, что уголовное разбирательство установило, что она была «совершенно неосведомлена» об истинных намерениях Джексона-Морнара, опровергнуто даже ее собственными показаниями, в которых она признала, что было несколько случаев, когда она сказала, что, в самом деле, была предупреждена о подозрительном поведении Джексона-Морнара. Находясь под арестом, она утверждала не то, что была «совершенно неосведомлена», а то, что не замечала несоответствий в его рассказе, потому что была ослеплена любовью. Вернувшись в Соединенные Штаты и оказавшись вне юрисдикции мексиканских властей, которые ее подозревали, она могла позволить себе защищать себя, еще больше отойдя от правды.

Заявление Агелофф о том, что она была просто «поклонником и личным другом господина и госпожи Троцких», который не имеет «никакой политической принадлежности», было еще одной ложью, направленной на то, чтобы представить себя неудачницей. Все, кто участвовал в расследовании, включая мексиканские власти, ФБР и СРП, знали, что Агелофф активно участвовала в социалистической политике с 1934 года, что она присутствовала на учредительной конференции Четвертого Интернационала в 1938 году, и что она была членом СРП. Но СРП никогда не оспаривала эту ложь, и Агелофф исчезла из поля зрения общественности.

Апрель 1943 года: ГПУ убивает прокурора Кабезу де Вака

Прокурору Агелофф Франсиско Кабезе де Вака повезло меньше. В апреле 1943 года Джексон-Морнар был приговорен к 20 годам тюремного заключения, начиная с даты преступления. Вскоре после окончания заслушивания приговора Джексону-Морнару Кабеза де Вака вышел на улицу в центре Койоакана и, по словам его семьи, был убит. Внук Кабезы де Вака, Даниэль Кабеза де Вака, известный государственный адвокат, занимавший пост генерального прокурора Мексики с 2005 по 2006 год, написал во введении к обзору расследования Баррона Круза:

«Среди всех остальных, кто вмешивался в расследование убийства Льва Троцкого, мало или вообще ничего не было публично сказано о Франсиско Кабеза де Вака Акосте. Он вполне заслужил быть известным…

Когда мы были детьми — мои братья и сестры, двоюродные братья и я, — бабушка с большим чувством рассказывала нам о нашем дедушке. В частности, она сказала нам, что мы должны чтить наследие любви к справедливости, которое мы получили от человека, который умер за эту любовь. Рассказывая анекдот, но с покрасневшими глазами, она говорила нам, что моему деду угрожали остановить расследование, которое гораздо раньше показало то, что позже станет известно и признано, и что теперь вошло в историю: подлинная личность убийцы и ответственность советского ГПУ за убийство Троцкого.

Моя бабушка назвала убийство Троцкого заговором и сказала, что те же убийцы убили моего деда. Она рассказывала нам, как мой дед прощался с ней; он сказал, что те же убийцы Троцкого что-то вкололи ему под кожу, когда он выходил из ресторана в центре Койоакана, что они отравили его, и что противоядия не существует; он дал ей копии материалов дела и позже умер. Позже было обнаружено устройство и яд, которые использовали сталинские убийцы.

В то время единственным доказательством, которое имела моя бабушка, были копии расследования, которые он тайно дал ей в момент своей смерти, и тот факт, что она, в возрасте тридцати лет и с шестью детьми на руках, должна была покинуть свой дом в Койоакане, чтобы укрыться со своей семьей в городе Леон, штат Гуанахуато» [185].

Даниэль Кабеза де Вака добавил:

«С самого начала своей сложной работы в качестве человека, занявшегося расследованием дела Троцкого, он был твердо убежден, что Рамон не мог действовать в одиночку, но что он работал и тренировался, имея сложное прикрытие. К сожалению, он, мой милый дедушка, после того, как ему неоднократно угрожали за то, что он не позволил освободить Сильвию Агелофф — бывшую подругу Рамона, которая фатально позволила ему сблизиться с Троцким, — умер при подозрительных обстоятельствах, точно в тот же день, когда был опубликован приговор против Рамона, спустя несколько часов после того, как его, по-видимому, укололи странным веществом…

По всем этим причинам вполне возможно, что случай Сильвии аналогичен или параллелен случаю Роберта Шелдона Харта, который был оправдан в то время самим Троцким за его участие в первом нападении на его жизнь с участием Давидо Альфаро Сикейроса и его шурина Луиса Ареналя и других; потому что Роберт, как и Сильвия, использовал близость и доверие Троцкого и его семьи. Но как показало время, как это ни парадоксально, Роберт на самом деле действовал по приказу Леонида А. [Наума Исааковича] Эйтингтона, начальника НКВД в Испании, который был любовником Каридад [дель Рио, матери Меркадера], а позже боссом Сильвии и Рамона [186].

Внук прокурора заключил: «В этом смысле публикация информации и недавно обнаруженные открытия должны служить для того, чтобы выдвинуть новые гипотезы о реальной роли, которую играла Сильвия, а также о разных людях, с которыми она состояла в родстве» [187].

Декабрь 1950 года: Агелофф дает показания Комитету по антиамериканской деятельности Палаты представителей

Через десять лет после убийства, в декабре 1950 года, Хильда Агелофф, Сильвия Агелофф и Руби Вайль предстали перед Комитетом по антиамериканской деятельности Палаты представителей (HUAC). Слушание было озаглавлено «Американские аспекты убийства Льва Троцкого», и три женщины были вызваны для дачи показаний относительно того, что они знали о роли ГПУ в подготовке убийства [188].

Комитет HUAC не был заинтересован в деле Троцкого с точки зрения наказания виновных в убийстве своего революционного противника. К 1950 году американские правительственные следователи были хорошо осведомлены о пересечении, с точки зрения ключевых участников, существовавшем между операцией ГПУ по убийству Троцкого и более поздним атомным шпионажем военного времени и в период после окончания Второй мировой войны. Единственная причина, по которой комитет HUAC вызвал Сильвию Агелофф в качестве свидетеля, состояла в том, что у Комитета были основания полагать — или точно знать, — что она обладает важной информацией о советском шпионаже в Соединенных Штатах.

Декабрьское слушание, последнее из четырех, посвященных «американским аспектам убийства Льва Троцкого», состоялось после того, как HUAC провел три слушания об участии Коммунистической партии США в провалившемся заговоре с целью послать нелегально полученные деньги в Мексику, чтобы добиться освобождения Джексона-Морнара из мексиканской тюрьмы. Помимо Агелофф и Вайль публичные показания в рамках этого расследования дали восемь других подозреваемых агентов ГПУ.

За полгода до слушаний, в июне 1950 года, издательство Harper and Brothers выпустило вторую книгу Луиса Буденца Люди без лиц (Men Without Faces), которая указывала на существование гораздо более широкой сети ГПУ. Буденц сказал, что агент ГПУ по имени «Хелен» работает в СРП. Он описал, как завербовал Руби Вайль стать агентом ГПУ, отправив ее в Европу, где она и Сильвия Агелофф встретятся с Морнаром-Джексоном.

За три недели до декабрьского слушания дела Агелофф, состоявшегося в 1950 году, комитет HUAC внес в протокол письменные показания Буденца. В показаниях под присягой содержались конкретные сведения об агентах ГПУ, с которыми он сотрудничал при внедрении в троцкистское движение и организации убийства Троцкого. Впервые Буденц назвал «Хелен» по имени. Это была Сильвия Франклин (урожденная Каллен), секретарша Джеймса П. Кэннона. Буденц также упомянул, что, будучи в Коммунистической партии, он «десантировал в троцкистский лагерь ряд агентов сталинской группы» [189].

Буденц объяснил, что, если возникнет необходимость, есть еще много людей, которых он готов публично назвать агентами ГПУ. «Было также большое количество людей, помимо упомянутых, которых я представил» главному от ГПУ, доктору Григорию Рабиновичу, — писал он [190]. Последняя фраза его заявления гласила: «Если по этому троцкистскому делу потребуются другие подробности, а есть ряд деталей, которые я не осветил, я всегда готов оказать Конгрессу такую услугу, какую смогу» [191].

Именно в этом контексте Сильвия Агелофф дала свои показания комитету HUAC. Само слушание 4 декабря 1950 года длилось всего 75 минут, с 11 утра до 12:15 пополудни. Слушаниям предшествовали повторные допросы американскими следователями вызванных для дачи показаний лиц. Как призналась Руби Вайль, прежде чем дать показания на слушаниях, она «несколько раз рассказывала эту историю правительственным людям» [192].

Стенограмма показаний Сильвии Агелофф занимает всего шесть страниц. С ней обращались с нарочитым уважением, которым конгрессмены и государственные адвокаты отмечали бывших агентов, ставших информаторами. Они вежливо предпочли не упоминать, что Агелофф была арестована и обвинена в убийстве Троцкого в Мексике.

Агелофф свидетельствовала, что ее путешествие в Европу в 1938 году было «просто прогулочным путешествием» [193]. О встрече с Джексоном-Морнаром, она сказала: «во-первых, я не говорила ему, что я троцкист» [194]. Агелофф сказала комитету, что у нее нет «личной информации» о том, как убийца получил доступ в дом Троцкого. Она сказала, что у нее нет никаких указаний на то, что Джексон-Морнар был агентом ГПУ [196].

Один из сотрудников комитета спросил ее: «Чувствовали ли вы себя каким-то образом, невольно или неосознанно, вовлеченной в это?» Она ответила: «Я была вовлечена в это дело, поскольку, как я полагаю, если бы я никогда не встретила его, он вообще не смог бы войти в дом. Впрочем, для протокола скажу, что я никогда не приводила его в дом… Госпожа Троцкая подтвердила это» [197]. Когда ее спросили: «Вы работали на Льва Троцкого в Мехико?» — она ответила: «Нет. Я пошла навестить его. Я была там однажды ровно полчаса» [198]. Показания Хильды Агелофф соответствовали версии, изложенной Сильвией.

Комитет HUAC знал, что эти показания были ложными, и Агелофф, очевидно, не беспокоилась, что ее обвинят в лжесвидетельстве за ложь под присягой. Мексиканский суд и собственное расследование ФБР установили, что Агелофф познакомила Джексона-Морнара со всеми своими друзьями по троцкистскому движению, что она посещала дом Троцкого не один раз, а несколько раз в период с января по март 1940 года и с 9 по 20 августа. Кроме того, она привезла Джексона-Морнара на виллу в конце марта, перед тем как вернуться в Соединенные Штаты, и еще раз, когда вернулась в Мехико в августе.

Примечательно, что во время своих показаний Агелофф дважды использовала уничижительный термин в отношении троцкистов, используемый сталинистами (“Trotskyite” вместо “Trotskyist”). Из-за связи этого термина с массовыми убийствами и клеветой сталинцев, такое выражение никогда не использовали бы люди, связанные с троцкистским движением.

После того, как ее показания были завершены, HUAC опубликовал официальное резюме этих показаний:

«В отношении показаний сестер Агелофф указывается, что в результате упоминания их имен в связи с этим делом в других источниках они испытывали трудности. Комитет хотел бы заявить в их защиту, что они полностью сотрудничали с комитетом и предоставили ценную информацию в ходе этого конкретного расследования, несмотря на связанный с этим личный риск» [199].

«Другие источники», упомянутые в резюме HUAC, это другие агенты ГПУ, которых правительство допросило в ходе расследования. Запись показывает, что среди них был бывший вербовщик ГПУ Луис Буденц, а также несколько агентов ГПУ, участвовавших в попытке вырвать Джексона-Морнара из тюрьмы в Мехико. Скорее всего, в это число входили и некоторые агенты, которых Буденц уже успел назвать. Если бы комитет поговорил с Уиттекером Чемберсом, что вполне вероятно, учитывая его постоянное сотрудничество с HUAC, тот высказал бы им свое мнение о том, что Сильвия Агелофф была агентом. Эти источники «упоминали» имена сестер Агелофф «в связи с этим делом». Другими словами, несколько агентов ГПУ сообщили HUAC, что Сильвия Агелофф сама была агентом ГПУ, которая участвовала в убийстве Троцкого.

В резюме также говорилось, что Агелофф «сотрудничала в полном объеме» и «предоставляла ценную информацию» комитету. Информация была бы ценна лишь постольку, поскольку она преследовала конкретную цель расследования комитета, заключавшуюся в раскрытии агентов ГПУ, причастных к заговору с целью убийства Троцкого. Ее показание в комитете от 4 декабря 1950 года не могло быть ценным для правительства, потому что было лишь повторением ее хорошо известного заявления о том, что она влюбилась в Джексона-Морнара, продолжавшего находиться в тюрьме в Мексике. Ценная информация, которую она сообщила, была предоставлена отдельно, и она должна была включать имена агентов ГПУ, которых она знала.

В резюме комитета также упоминается «личный риск», с которым сестры столкнулись в результате своего сотрудничества с правительством США. Это не могло быть ссылкой на СРП. Социалистическая рабочая партия не проявляла никакого интереса к разоблачению сталинистских агентов, действовавших в своей среде, и не сообщала о слушаниях в партийной прессе. Единственное разумное объяснение заключается в том, что HUAC ссылался на «личный риск», с которым сестры Агелофф могут столкнуться со стороны ГПУ.

В годы, последовавшие за показаниями Агелофф, правительство использовало информацию, полученную в ходе этих ранних расследований, для преследования многих агентов ГПУ, которые занимались «антитроцкистской» деятельностью в 1930-е — 1940-е годы. Американское правительство заинтересовалось этими агентами, когда после убийства Троцкого и антитроцкистского шпионажа они перешли к военному и атомному шпионажу в пользу СССР. Джек Собл был арестован в 1957 году, Марк Зборовский — в 1958-м, а брат Собла Роберт Соблен — в 1960-м. Секретарша Джеймса П. Кэннона Сильвия Франклин (урожденная Каллен) и член СРП Флойд Кливленд Миллер в ходе процесса над Собленом были названы соучастниками, которым не предъявлялось обвинения.

Когда происходили эти процессы, со времени убийства Троцкого прошло всего 20 лет. Хотя обвинение и обвинительные приговоры подтвердили, что высокопоставленные члены троцкистского движения были агентами ГПУ, о судебных процессах и их результатах не сообщалось в печати Социалистической рабочей партии. ФБР проводило расследование, а СРП — нет.

Двадцать шесть лет спустя ФБР и Дж. Эдгар Гувер продолжали внимательно следить за обсуждением соучастия Агелофф. 17 октября 1966 года Гувер получил письмо от человека, чье имя было убрано из текста впоследствии опубликованных файлов ФБР. Этот человек ссылается на книгу Исаака Дона Левина Разум убийцы (Mind of an Assassin) и спрашивает:

«Не могли бы вы объяснить мне, почему мексиканское правительство никогда не требовало экстрадиции и суда над двумя американскими девушками, которые помогли осужденному убийце проникнуть в дом Льва Троцкого в Мехико? В книге об этом ничего не говорится. В какой степени эти соучастники убийства могут быть привлечены к ответственности — здесь или в Мексике?»

Гувер лично ответил 20 октября 1966 года:

«Что касается вашего вопроса, то дело, о котором вы упомянули, не было нарушением в рамках следственной юрисдикции ФБР, и поэтому я не могу прокомментировать его так, как вы того желаете. Поскольку убийство Льва Троцкого произошло в Мексике, любое судебное преследование лиц, причастных к этому, должно было быть инициировано властями этой страны».

В своем ответе Гувер скрыл тот факт, что Сильвия Агелофф была привлечена к ответственности властями Мексики, и что обвинение хотело обвинить также и Хильду Агелофф. Упущение Гувера, по-видимому, было направлено на то, чтобы помешать этому человеку узнать, как было обеспечено освобождение сестер Агелофф.

Судьба Рамона Меркадера и Сильвии Агелофф

Рамон Меркадер был освобожден из тюрьмы в Мексике в мае 1960 года. Находясь под опекой чешских дипломатов, он был перевезен в Советский Союз через Кубу, где убийцу-героя встретил в Гаванском аэропорту мелкобуржуазный партизанский лидер и ярый антитроцкист Че Гевара.

В январе 1977 года Международный Комитет Четвертого Интернационала опубликовал информацию, основанную на исследованиях, проведенных в Мексике Дэвидом Нортом и Алексом Митчеллом (тогдашним редактором News Line — газеты британской Рабочей революционной партии). На основе переписки Меркадера с его адвокатом Эдуардо Сенисеросом они установили, что Меркадер находился тогда в Советском Союзе в отпуске в Донецкой области на Украине.

Пока он жил в Советском Союзе, сталинистская бюрократия наградила его высшей наградой, орденом Ленина, и поселила в комфортабельной квартире, где он поддерживал регулярные контакты с руководством Коммунистической партии Испании в изгнании. Он перемещался между Советским Союзом и Кубой, где был почетным гостем и личным знакомым Фиделя Кастро. Он умер на Кубе в 1978 году в возрасте 65 лет.

Сильвия Агелофф жила в комфорте в Нью-Йорке и умерла в 1995 году в возрасте 86 лет, пережив события в Койоакане более чем на полвека.

В 2011 году близкая подруга Сильвии Лилиан Поллак дала интервью в своей квартире в Верхнем Вест-Сайде Манхэттена. Сильвия Агелофф «жила очень близко отсюда, — сказала она, — в красивой квартире» [200]. Дальние родственники сестер Агелофф говорили, что они никогда ничего не слышали о сестрах от своих собственных родственников, и что единственная информация, которой они когда-либо располагали об их жизни, была получена из публичных некрологов. По данным ФБР, Сильвия руководила детским садом в пригороде Нью-Йорка и после того, как она предоставила американскому правительству «ценную информацию» о ГПУ, не испытывала никаких серьезных неудобств в связи со своей ролью в убийстве Троцкого.

Вывод

Основываясь на всей имеющейся информации, можно отказаться от мифа о «бедной маленькой Сильвии» и точно описать ее роль в политической катастрофе 20 августа 1940 года. Реальный человек, наконец, возникает вместо сконструированной легенды.

Кем была Сильвия Агелофф? Доказательства подавляющим образом приводят к выводу, что она была агентом ГПУ, сыгравшим решающую роль в убийстве Льва Троцкого.

Конец

***

Примечания:

[161] В результате расследования, проведенного мексиканским следователем Альфонсо Кирозом Куароном, настоящее имя Меркадера стало публично известным в 1949 или в 1950 году.

[162] Barrón Cruz, p. 59.

[163] Ibid., p. 76.

[164] Ibid., p. 83.

[165] Ibid., p. 60.

[166] Ibid., p. 61.

[167] Ibid., p. 54.

[168] Ibid., p. 76.

[169] September 5, 1940 FBI report «Re: Murder of Trotsky in Mexico», sent by JB Little to HH Clegg.

[170] New York Times, August 22, 1940, «Trotsky Dies of His Wounds; Asks Revolution Go Forward».

[171] August 29, 1940 FBI Memorandum re: «Murder of Leon Trotsky».

[172] Ibid. В интервью Дэвиду Норту, проведенном в 1977 году в рамках расследования Безопасность и Четвертый Интернационал, агент ФБР М.Р. Гриффин, который был тесно связан с расследованием вовлеченности сталинцев в убийство, сказал, что, по его мнению, Агелофф была агентом ГПУ.

[173] The Gelfand Case, Volume I (Detroit: Labor Publications, 1985), p. 15.

[174] Luri, pp. 259–60.

[175] Ibid., p. 280.

[176] Barrón Cruz, p. xix.

[177] Ibid., p. 67.

[178] Ibid., p. 77.

[179] Ibid., p. 82.

[180] Ibid., pp. 83–85.

[181] August 29, 1940 FBI Memorandum re: «Murder of Leon Trotsky».

[182] Barrón Cruz, p. 179.

[183] Luri, p. 272.

[184] Eric Gurevitch, «Thinking with Sylvia Ageloff», Hypocrite Reader, August 2015. Доступно здесь.

[185] Barrón Cruz, pp. xiv–xv.

[186] Ibid., pp. xix–xx.

[187] Ibid.

[188] Рут Агелофф тоже была вызвана для дачи показаний, но, согласно сотруднику комитета, она была больна. Комитет решил не требовать от нее показаний под присягой.

[189] Ibid., p. vi.

[190] Ibid., p. ix.

[191] Ibid.

[192] American Aspects of the Assassination of Leon Trotsky, US House of Representatives Committee on Un-American Activities, 1950, p. 3,416.

[193] Ibid., p. 3,402.

[194] Ibid., p. 3,403.

[195] Ibid., p. 3,404.

[196] Ibid.

[197] Ibid, p. 3,406.

[198] Ibid.

[199] Ibid., p. xiv.

[200] См. примечание 51. Доступно здесь, pp. 15–16.

[201] Интервью Эрика Лондона с Эми Фелд 17 августа 2020 года; интервью Эрика Лондона с Эриком Гуревичем 17 августа 2020 года.